твой сумасшедший и пьяный май
Наткнулась, пока шерстила свой гугл диск, вот на какую вещицу. Ей уже лет пять, наверное, и она так и лежит незаконченной. Дописывать я её, конечно же, уже не буду, но и удалять – жалко. На фикбук такую недоделку тоже не выложишь. Так пусть будет здесь. Такая, какая есть.
Она должна была быть про Чихуна, который однажды найдёт свой внутренний свет в двенадцати других парнях, которые будут стоять с ним на одной сцене.
читать
Она должна была быть про Чихуна, который однажды найдёт свой внутренний свет в двенадцати других парнях, которые будут стоять с ним на одной сцене.
читать
В жизни Чихуна, на самом деле, не так уж много света. Нет, у него, конечно, как и у всех людей на планете, есть солнце, назойливо залезающее своими лучами к нему в комнату по утрам; есть натыканные по всему городу вечерние фонари, пытающиеся соревноваться со звёздами. И сами звёзды тоже есть, и луна, и ночник над кроватью, а ещё - подсветка на телефоне, и неоновые вывески в магазинах, и лампочки в холодильнике. Много чего ещё. Но света в жизни Чихуна не так уж много - того самого внутреннего света, что смог бы осветить его путь в любой темноте и согреть его в самый лютый мороз.
Чего в его жизни действительно много - так это людей. Их вокруг Чихуна в избытке. Все как один шумные, назойливые. Тянутся к Чихуну душой, и - что хуже - руками. Чихун терпит, говорит себе - это нормально, и делает вид, что готов обнимать в ответ. Держит в руки в нескольких сантиметрах от чужих спин, когда его обнимают, но так и не решается их коснуться. Никто не замечает. Кому это нужно, а? Пытаться понять, что там внутри у других. Глупости, правда.
Чихуну очень хочется света - окружить себя им, стать им. Светить, сиять. Быть звездой.
Он выбирает свой путь.
После Пусана Сеул кажется безликим, постоянно гудящим монстром; небо здесь ещё ближе и серее, только в солнечные дни верхушки гор маячат перед глазами белым снежным флагом, похожие на мороженое. Никто на них не смотрит - лишь туристы и он. Отсюда до большой воды - только транспортом; Чихуну непривычно - в Пусане она была совсем рядом, под боком. Перемена места даётся с трудом, но он напоминает себе, что это лишь часть пути к перемене жизни. Сеул кажется шумным и ярким, вот только света здесь ещё меньше. Зато куда больше народа.
Его первая попытка не приносит ему ничего, кроме Эми. Она поначалу кажется Чихуну очень шумной - её речь и смех, даже вокал, но потом он узнает ее дружбу: тихие вечерние разговоры, в которых пауз больше, чем слов, и всё самое главное остается несказанным; нежные улыбки и короткие взгляды. То, как она поет, когда все расходятся, и они с Чихуном остаются вдвоем: едва слышно, почти нерешительно. Голос её в такие моменты очень трогательно дрожит. Такая Эми нравится ему больше. (Можешь звать меня Ёджин, если хочешь). Когда он говорит ей об этом, она только улыбается и смотрит на него ласково. Во взгляде ее ни капли сочувствия - Чихун бы его просто не выдержал. Между ними семь лет разницы и бесконечная замкнутость Чихуна, поэтому, когда он спрашивает её:
— Кто я для тебя?
Она отвечает:
— Мальчишка с гитарой.
Ему не обидно - он и не ждал чего-то иного. Первая влюбленность редко заканчивается чем-то хорошим. Эми (Ёджин; пожалуйста, зови меня Ёджин) касается осторожно его руки - Чихуну стоит больших усилий её не одернуть - и говорит почти снисходительно:
— Это глупости всё. Пройдет так быстро, что ты и не заметишь.
И добавляет перед тем, как уйти:
— Но, знаешь, я правда надеюсь однажды стоять с тобой на одной сцене.
— Я тоже, Ёджин. Я тоже.
Так они и расходятся. Эми, такая талантливая и светлая, идёт дальше, в своё большое будущее, и вскоре становится Эйли. Она оставляет ему частичку своего тепла и уверенность в собственных силах: пишет большое и трогательное сообщение о том, сколько в Чихуне таланта, о том, что он ни за что не должен сдаваться. О том, что она всегда будет его поддерживать
И он предпринимает вторую попытку. Они попадают туда вместе: Чихун узнает Сынчоля сразу, они тренировались вместе - с ним и с Ёджин, только вот она смогла сделать свой следующий шаг, а они оказались здесь, хорошо друг с другом знакомые, но при этом совершенно друг друга не знающие.
Людей в его жизни разом становится больше, но с этим, в общем-то, можно жить. Их знакомство выходит неловким и скомканным, вокруг Чихуна собирается такая толпа, что он забывает имя каждого почти сразу после того, как слышит. Их должно быть семнадцать. И однажды они обязательно будут сиять.
Чихун среди них теряется - он такой маленький, совсем крохотный, меньше него только Сэм, но тот и значительно младше. Они все смотрят на него сверху вниз и совершенно не воспринимают всерьез. Чихуну хочется забиться в угол и стать как можно меньше, как можно бесцветнее. Какое уж тут сияние.
Они стараются как-то ужиться. Чихун наблюдает за всеми ними, пытаясь узнать лучше: это Джонхан, он почти всё время проводит с Джису, тем мальчиком из Лос-Анджелеса; это Хансоль - он из Нью-Йорка, но на самом деле уже почти его не помнит; это Сынгван - он с Чжеджу, но отчаянно делает вид, что тоже из Нью-Йорка; это Самуэль, и он совсем ещё кроха, Чихун не понимает, что он здесь забыл; это ребята из Китая - их трое и они стараются держаться вместе, у них пока ещё большие проблемы с языком; а это Сынчоль - он здесь самый старший и, наверное, однажды станет лидером.
Чихун присматривается к ним, и в какой-то момент с удивлением понимает, что они к нему присматриваются тоже.
Что им не всё равно.
В жизни Чихуна появляются первые направленные на него камеры - ими полностью утыканы их крошечные репетиционные залы. Люди по ту сторону этих камер ловят каждое движение, и им, к тому времени уже почти привыкшим друг к другу, приходится становиться командой. Это тяжело: он видит, как Джонхан и Джису, всегда бывшие где-то неподалёку друг от друга, начинают всё чаще ругаться (камеры и невидимые люди по ту сторону видят это тоже), видит, как тайком в общежитии плачут ребята из Китая. Чихун ловит себя на мысли, что больше, чем сиять, ему сейчас хочется мира в их большой, но пока ещё очень сомнительной семье. Сынчоль, кажется, хочет того же: его вдруг становится очень много, он оказывается возле каждого из них ровно в тот момент, когда сдаться хочется больше всего на свете. Подставляет своё плечо, говорит целую кучу слов - не всегда нужных, и обнимает. Чихун по привычке не обнимает его в ответ, держит руки возле чужой спины, но не касается. И Сынчоль, наверное, первый в его жизни человек, который это замечает. Он улыбается Чихуну так просто и легко и говорит:
— Ничего. Захочешь - обнимешь. А пока не хочешь - не надо. Это нормально, правда.
Так они начинают друг друга узнавать по-настоящему.
Сынчоль оказывается очень простым и лёгким - таким же, как его улыбка в тот день. Очень к ним ко всем привязавшимся - и когда только успел? Он усмехается и признается, что чувствует, что несет ответственность за каждого, как будто он уже лидер. Чихун кивает ему в ответ и думает, что Сынчоль был лидером с самого начала, просто сам того не замечал. Так бывает.
С людьми тяжело, даже с теми, с кем тебе предстоит стать одним целым. С ними - особенно. Чихуна все они скорее раздражают, даже Сынчоль - и тот иногда тоже. Они очень тактильные и общительные, отчаянно пытаются залезть ему в голову и, что страшнее, в сердце. У Чихуна на нём слишком много замков - не пробраться.
Это выглядит как игра - когда Чихун бежит за Мингю с гитарой на перевес, загоняет его в угол, замахивается. Никто в зале даже не реагирует, а там, по ту сторону камер, только смеются. Чихун же с трудом себя сдерживает, чтобы не ударить. Мингю навязчивый. Лезет к нему со своим вечным «хён?», мешает репетировать, мешает жить. Мингю - он огромный, самый высокий среди них, наивный и приставучий, как недолюбленный щенок. Неуклюжий жутко. От него выть хочется.
Это всё ещё выглядит как игра - когда Чихун заламывает руку Вону, когда тот пытается его обнять. Чихун чувствует себя разочарованным: Вону здесь самый тихий, он никогда ни к кому не лезет первым, больше молчит, чем говорит, и уважает понятие о личном пространстве. Они правда могли бы отлично ладить. Но Вону, наверное, слишком близко дружит с Мингю - понабрался всякого и туда же.
Это перестаёт выглядеть как игра, когда Чихун, оставшись в студии допоздна, вместо очередной попытки написать мало-мальски годную песню, начинает бессильно рыдать. Горько, долго, вымученно. У него никогда не получится, зачем он вообще пытался? Стоит, наверное, всё это бросить, пока ещё не поздно.
— Эй? — Голос за его спиной тихий и почти нежный. — Эй, всё в порядке?
Это должен бы быть Сынчоль, но нет. Чихун кивает и перебирает в голове имена и лица, останавливается на самом подходящем варианте. Парень за его спиной молчит некоторое время, глядя на чужую макушку, пытается понять, кому на этот раз не повезло оказаться сломанным.
— Тяжело, да? Всё это.
Чихун снова бестолково кивает и вытирает горящие мокрые щеки рукавом потасканой толстовки, слыша позади осторожные легкие шаги.
— Ничего, — говорят ему мягко, — так бывает.
И - Чихун вздрагивает - на затылок ему опускается чужая теплая ладонь, гладит по голове, успокаивает. Осторожно совсем, нерешительно, словно его бояться спугнуть, столкнуть с края обрыва, на котором он стоит. Чихун закрывает глаза, выдыхает в этой тишине очень шумно и откидывается назад, прижимаясь макушкой к чужой груди.
В момент его слабости Сунён становится тем, кто оказался рядом и протянул ему руку помощи. Чихун позволяет себе эту помощь принять.
Чего в его жизни действительно много - так это людей. Их вокруг Чихуна в избытке. Все как один шумные, назойливые. Тянутся к Чихуну душой, и - что хуже - руками. Чихун терпит, говорит себе - это нормально, и делает вид, что готов обнимать в ответ. Держит в руки в нескольких сантиметрах от чужих спин, когда его обнимают, но так и не решается их коснуться. Никто не замечает. Кому это нужно, а? Пытаться понять, что там внутри у других. Глупости, правда.
Чихуну очень хочется света - окружить себя им, стать им. Светить, сиять. Быть звездой.
Он выбирает свой путь.
После Пусана Сеул кажется безликим, постоянно гудящим монстром; небо здесь ещё ближе и серее, только в солнечные дни верхушки гор маячат перед глазами белым снежным флагом, похожие на мороженое. Никто на них не смотрит - лишь туристы и он. Отсюда до большой воды - только транспортом; Чихуну непривычно - в Пусане она была совсем рядом, под боком. Перемена места даётся с трудом, но он напоминает себе, что это лишь часть пути к перемене жизни. Сеул кажется шумным и ярким, вот только света здесь ещё меньше. Зато куда больше народа.
Его первая попытка не приносит ему ничего, кроме Эми. Она поначалу кажется Чихуну очень шумной - её речь и смех, даже вокал, но потом он узнает ее дружбу: тихие вечерние разговоры, в которых пауз больше, чем слов, и всё самое главное остается несказанным; нежные улыбки и короткие взгляды. То, как она поет, когда все расходятся, и они с Чихуном остаются вдвоем: едва слышно, почти нерешительно. Голос её в такие моменты очень трогательно дрожит. Такая Эми нравится ему больше. (Можешь звать меня Ёджин, если хочешь). Когда он говорит ей об этом, она только улыбается и смотрит на него ласково. Во взгляде ее ни капли сочувствия - Чихун бы его просто не выдержал. Между ними семь лет разницы и бесконечная замкнутость Чихуна, поэтому, когда он спрашивает её:
— Кто я для тебя?
Она отвечает:
— Мальчишка с гитарой.
Ему не обидно - он и не ждал чего-то иного. Первая влюбленность редко заканчивается чем-то хорошим. Эми (Ёджин; пожалуйста, зови меня Ёджин) касается осторожно его руки - Чихуну стоит больших усилий её не одернуть - и говорит почти снисходительно:
— Это глупости всё. Пройдет так быстро, что ты и не заметишь.
И добавляет перед тем, как уйти:
— Но, знаешь, я правда надеюсь однажды стоять с тобой на одной сцене.
— Я тоже, Ёджин. Я тоже.
Так они и расходятся. Эми, такая талантливая и светлая, идёт дальше, в своё большое будущее, и вскоре становится Эйли. Она оставляет ему частичку своего тепла и уверенность в собственных силах: пишет большое и трогательное сообщение о том, сколько в Чихуне таланта, о том, что он ни за что не должен сдаваться. О том, что она всегда будет его поддерживать
И он предпринимает вторую попытку. Они попадают туда вместе: Чихун узнает Сынчоля сразу, они тренировались вместе - с ним и с Ёджин, только вот она смогла сделать свой следующий шаг, а они оказались здесь, хорошо друг с другом знакомые, но при этом совершенно друг друга не знающие.
Людей в его жизни разом становится больше, но с этим, в общем-то, можно жить. Их знакомство выходит неловким и скомканным, вокруг Чихуна собирается такая толпа, что он забывает имя каждого почти сразу после того, как слышит. Их должно быть семнадцать. И однажды они обязательно будут сиять.
Чихун среди них теряется - он такой маленький, совсем крохотный, меньше него только Сэм, но тот и значительно младше. Они все смотрят на него сверху вниз и совершенно не воспринимают всерьез. Чихуну хочется забиться в угол и стать как можно меньше, как можно бесцветнее. Какое уж тут сияние.
Они стараются как-то ужиться. Чихун наблюдает за всеми ними, пытаясь узнать лучше: это Джонхан, он почти всё время проводит с Джису, тем мальчиком из Лос-Анджелеса; это Хансоль - он из Нью-Йорка, но на самом деле уже почти его не помнит; это Сынгван - он с Чжеджу, но отчаянно делает вид, что тоже из Нью-Йорка; это Самуэль, и он совсем ещё кроха, Чихун не понимает, что он здесь забыл; это ребята из Китая - их трое и они стараются держаться вместе, у них пока ещё большие проблемы с языком; а это Сынчоль - он здесь самый старший и, наверное, однажды станет лидером.
Чихун присматривается к ним, и в какой-то момент с удивлением понимает, что они к нему присматриваются тоже.
Что им не всё равно.
В жизни Чихуна появляются первые направленные на него камеры - ими полностью утыканы их крошечные репетиционные залы. Люди по ту сторону этих камер ловят каждое движение, и им, к тому времени уже почти привыкшим друг к другу, приходится становиться командой. Это тяжело: он видит, как Джонхан и Джису, всегда бывшие где-то неподалёку друг от друга, начинают всё чаще ругаться (камеры и невидимые люди по ту сторону видят это тоже), видит, как тайком в общежитии плачут ребята из Китая. Чихун ловит себя на мысли, что больше, чем сиять, ему сейчас хочется мира в их большой, но пока ещё очень сомнительной семье. Сынчоль, кажется, хочет того же: его вдруг становится очень много, он оказывается возле каждого из них ровно в тот момент, когда сдаться хочется больше всего на свете. Подставляет своё плечо, говорит целую кучу слов - не всегда нужных, и обнимает. Чихун по привычке не обнимает его в ответ, держит руки возле чужой спины, но не касается. И Сынчоль, наверное, первый в его жизни человек, который это замечает. Он улыбается Чихуну так просто и легко и говорит:
— Ничего. Захочешь - обнимешь. А пока не хочешь - не надо. Это нормально, правда.
Так они начинают друг друга узнавать по-настоящему.
Сынчоль оказывается очень простым и лёгким - таким же, как его улыбка в тот день. Очень к ним ко всем привязавшимся - и когда только успел? Он усмехается и признается, что чувствует, что несет ответственность за каждого, как будто он уже лидер. Чихун кивает ему в ответ и думает, что Сынчоль был лидером с самого начала, просто сам того не замечал. Так бывает.
С людьми тяжело, даже с теми, с кем тебе предстоит стать одним целым. С ними - особенно. Чихуна все они скорее раздражают, даже Сынчоль - и тот иногда тоже. Они очень тактильные и общительные, отчаянно пытаются залезть ему в голову и, что страшнее, в сердце. У Чихуна на нём слишком много замков - не пробраться.
Это выглядит как игра - когда Чихун бежит за Мингю с гитарой на перевес, загоняет его в угол, замахивается. Никто в зале даже не реагирует, а там, по ту сторону камер, только смеются. Чихун же с трудом себя сдерживает, чтобы не ударить. Мингю навязчивый. Лезет к нему со своим вечным «хён?», мешает репетировать, мешает жить. Мингю - он огромный, самый высокий среди них, наивный и приставучий, как недолюбленный щенок. Неуклюжий жутко. От него выть хочется.
Это всё ещё выглядит как игра - когда Чихун заламывает руку Вону, когда тот пытается его обнять. Чихун чувствует себя разочарованным: Вону здесь самый тихий, он никогда ни к кому не лезет первым, больше молчит, чем говорит, и уважает понятие о личном пространстве. Они правда могли бы отлично ладить. Но Вону, наверное, слишком близко дружит с Мингю - понабрался всякого и туда же.
Это перестаёт выглядеть как игра, когда Чихун, оставшись в студии допоздна, вместо очередной попытки написать мало-мальски годную песню, начинает бессильно рыдать. Горько, долго, вымученно. У него никогда не получится, зачем он вообще пытался? Стоит, наверное, всё это бросить, пока ещё не поздно.
— Эй? — Голос за его спиной тихий и почти нежный. — Эй, всё в порядке?
Это должен бы быть Сынчоль, но нет. Чихун кивает и перебирает в голове имена и лица, останавливается на самом подходящем варианте. Парень за его спиной молчит некоторое время, глядя на чужую макушку, пытается понять, кому на этот раз не повезло оказаться сломанным.
— Тяжело, да? Всё это.
Чихун снова бестолково кивает и вытирает горящие мокрые щеки рукавом потасканой толстовки, слыша позади осторожные легкие шаги.
— Ничего, — говорят ему мягко, — так бывает.
И - Чихун вздрагивает - на затылок ему опускается чужая теплая ладонь, гладит по голове, успокаивает. Осторожно совсем, нерешительно, словно его бояться спугнуть, столкнуть с края обрыва, на котором он стоит. Чихун закрывает глаза, выдыхает в этой тишине очень шумно и откидывается назад, прижимаясь макушкой к чужой груди.
В момент его слабости Сунён становится тем, кто оказался рядом и протянул ему руку помощи. Чихун позволяет себе эту помощь принять.
@темы: тексты, forever 17, Woozi will always be a fairy