Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

#46

лежит-пылится уже сто тыщ лет. так пусть хоть и тут будет.
Permanent
фандом: нелетающие дятлы block b
кто: чихо (зико)/минхёк (би-бомб) + на фоне юквон/джехё
как: pg-13, ау, повседневность, hurt/comfort, ER
сколько: мини, 13 фикбуковских страниц

читать на фикбуке

читать здесь

I. autumn

I. autumn


Минхёк от всего очень устал. Минхёк устал от работы, Минхёк устал от клиентов, ничего не смыслящих в адвокатуре, но пытающихся его учить. Минхёк устал от учебы, Минхёк думает о том, кто вообще придумал заочку, и за какие такие заслуги ему это всё сдалось. Минхёк устал от людей, которых слишком много везде – начиная с работы и учебы, заканчивая магазином возле дома. Минхёк устал, наверное, даже от самого себя; устал от мыслей, устал от слов и даже почти устал от жизни, как таковой.
У Минхёка три переулка до своего дома, лужи и промокшие кроссовки. У Минхёка дарк-инструменталки в наушниках, и он не знает, зачем, потому что от этого только хуже. У Минхёка второй с краю подъезд, вечно сломанный лифт, грязная лестница и облупленные зеленые стены. У Минхёка старый дверной замок, который открывается только с третьей попытки. Тёмный коридор и абсолютная тишина, потому что никого нет, и никто не ждёт. У Минхёка за окном серое-серое небо и осень, скользкий октябрь, ветер и листья по асфальту. Те самые дни, когда ни тепло, ни холодно; ни эмоций, ни чувств, потому что нет вообще _ничего_. Хотя нет, есть, конечно. Усталость. Это Минхёк знает точно.
Куртка падает куда-то мимо вешалки, сумка отправляется следом, а Минхёк уже возится на кухне, открывая ящик за ящиком, полку за полкой, пока не находит, наконец, несчастную, почти пустую банку с кофе. Минхёк растворимый терпеть не может, но варить не умеет, а Джехё сейчас, наверное, как всегда, занят чем-то слишком важным, чтобы приехать просто потому, что Минхёк хочет нормального кофе. И поговорить, но это уже не так важно. Не так важно, вернее – не важно вовсе. Где-то в ежедневнике смятый обрывок из ановской тетради, где торопливо накарябано нечто вроде «На случай, если ты загнёшься». И Минхёк думает, что действительно загибается, прямо здесь и прямо сейчас, в эту минуту, в этой квартире, в своей собственной кухне. На листке список каких-то продуктов и всё это складывается в наипростейший рецепт, а Минхёк думает, что Ан Джехё всё-таки мудак, а ещё, что рецепт наверняка квоновский, потому что Ан Джехё и готовка – это то самое несовместимое, что совмещать нельзя, потому что ничего путного из этого все равно не выйдет. К чему здесь вообще рецепты, и чем они помогут – Минхёк не представляет совершенно, но послушно ищет на полках всё необходимое и через полчаса, весь измазанный мукой, проклинает Ан Джехё и всех его предков до седьмого колена. Радио захлёбывается в помехах и грозит вот-вот помереть на глазах у хозяина, хотя он-то, конечно, знает, что этому не бывать. Минхёк вообще не любит все эти «глупые ТВ-ящики с их передачами для умственно отсталых», дождь и не думает прекращаться, а открытый нэтбук скромно пищит, оповещая о входящем сообщении. Минхёк злится, он устал, и все это с каждой секундой раздражает лишь сильнее. У него руки в муке, и черная клавиатура через секунду выглядит так, словно технику оставили под снегопадом. Свернутое окно мигает зеленым и прежде чем открыть, Минхёк бросает короткий взгляд на рабочий стол – привычная фотография, где они все вместе. Иногда ему кажется, что это лучшие люди, которые только могли ворваться в его жизнь, что все они немного волшебники, чародеи, фокусники, иллюзионисты и канатоходцы, а еще – что без них он бы уже не смог. Иногда он, правда, так думает. Но сейчас ненавидит каждого из них по отдельности, и всех вместе – ненавидит тоже. И это немного пугает, заставляет где-то внутри сжаться и быстрее забиться тот странный комочек, который у людей принято называть совестью.

Входящее сообщение от: Ли Тэиль.
Джехё просил передать, что у них поджимают сроки. Проект горит, и все дела. В общем, что можешь не ждать.

Минхёк бросает взгляд на пустую помятую пачку сигарет, и очень жалеет о том, что, вроде как, бросил. Комочек внутри сжимается еще сильней, а потом лопается вовсе.

Исходящее сообщение для: Ли Тэиль.
Пожалуйста, скажи ему, что меня это мало заботит. И пусть прекратит попытки казаться серьезным человеком.

Пометка о том, что сообщение «прочитано» приходит моментально, однако ответа не следует, и Минхёк позволяет себе едкую усмешку. Ан Джехё слишком юркий, и иногда это не может не нервировать. Минхёк думает об этом, возвращаясь к готовке, выкладывая на сковородку тесто и пытаясь увернуться от масла, а потом решает, что дело элементарно в том, что получать информацию от Тэиля, который, в свою очередь, получает её от Ан Джехё, который работает непосредственно _с_ – это как-то не комильфо и неужели нельзя связаться с ним напрямую? Телефон, оставленный на кресле возле стола, словно бы специально бросается в глаза, когда Минхёк, слыша очередное оповещение, возвращается к нэтбуку.

Входящее сообщение от: Ли Тэиль.
Он сказал, что в таком случае может выразиться не «в стиле серьезного человека».
А потом добавил «ПАЦАНЫ, ВСЁ ПЛОХО. НАМ ЖОПА.».
Заканчивай возмущения, я попрошу его, чтобы не держал Чихо до утра.

Хочется написать что-то в духе «Да там кто кого ещё держать будет», но Минхёк ограничивается коротким «Окей. Спасибо» и закрывает диалог, вспоминая о готовке лишь тогда, когда кухня наполняется запахом подгоревших пончиков.
Минхёк, мягко говоря, уже давно терпеть не может всю эту архитектуру и эти чертежи, за которыми Чихо сидит до поздней ночи, иногда до утра, а иногда и вовсе днями пропадает в их с Джехё в офисе. Понимает его в этом разве что Ю-квон, но тот обычно флегматично пожимает плечами, садится в машину и едет забирать Джехё. Силой. Минхёк так сделать не может, во-первых потому, что машины у него нет; во-вторых, потому что преимущество в силе явно не на его стороне, а в-третьих, потому что Чихо психанет, покроет трехэтажным матом (а иногда и вмажет неслабо), развернется и уйдет. Через пару дней вернется, конечно, с извинениями и щенячьим взглядом, но это уже не так важно. Минхёк знает – он проверял.
Минхёк ненавидит У Чихо, его перфекционизм, упертость и резкость. И за эти мысли его даже не грызет совесть.
Джехё пишет уже за полночь, и в его сообщении лаконично значится «Только не загрызи его, мы еще проект не закончили». Хочется возмутиться с заявлением на тему – за кого его, черт возьми, принимают, что он должен грызть, крушить и ломать?! – но писать подобные вещи человеку вроде Ан Джехё – только тешить его и давать лишние поводы для едких шуточек.
Минхёк устал, и дело даже не в том, что на часах уже почти два, на телефоне ни одного пропущенного, а пончики, мало того, что ничем помогли, так ещё и остыли.
Чихо возвращается к трем, смотрит, как и ожидалось, виновато, мокрый весь – капюшон не спасает – снова не брал с собой зонт и кому какое дело, что за окном октябрь.
Минхёк, привалившись плечом к дверному косяку, смотрит хмуро, а потом все же отходит.
- Ну, как проект?
- Дерьмо, - Чихо не ругается, просто сухо констатирует факт, стягивая мокрую насквозь куртку и кеды.
Минхёк кивает и ждет, пока Чихо сгребет все это в охапку и запихнет в ванную.
- Почему ты не спишь? - Чихо выходит из ванной, ощупывая свитер - мокрый, мокрый насквозь - отмахивается и направляется на кухню, оставляя Минхёка позади и спотыкаясь в темноте обо все углы.
- Ждал, - Минхёк пожимает плечами флегматично и идет следом, запоздало щелкая выключателями.
Чихо уже сует нос во все возможные кастрюли и тарелки. Мокрый и растрепанный. Уставший.
- Тебе вставать, - озирается коротко, - через три часа.
- Плевать, останусь завтра дома, на работе все равно все сделают и без меня, - Минхёк тихий и спокойный, показательно равнодушный. - Здесь.
Чихо принюхивается, когда перед носом оказывается еда и переводит взгляд на Минхёка, впервые, пожалуй, задумываясь о его состоянии.
- Тогда, - пончики сваливаются в одну большую миску, а Минхёку вручается нэтбук, - мы можем посмотреть фильм.
- Тебе на работу через три часа, - Минхёк закатывает глаза, разворачивается на пятках и уходит в комнату, добавляя уже оттуда, - иначе тебя сожрет великий и ужасный, о, пардоньте, прекрасный Ан Джехё.
Чихо смеется тихо, гасит везде свет и идет следом. Минхёк уже лежит на кровати в спальне (квартира двухкомнатная, но гостиная используется по большей части для свалки документов и чертежей вперемешку), устроив нэтбук на своем животе и выбирает фильм, игнорируя движение рядом.
- Не сожрет. У меня уважительная причина, - валится рядом на одеяло, не удосужившись снять мокрые вещи. - Я заболел.
Минхёк отвлекается, поворачивается и смотрит обеспокоенно, а в ответ получает лишь довольную улыбку и хитрый взгляд раскосых глаз.
- Промок и простудился, - он кивает в стиле «да-да, именно так все и было».
Минхёк матерится, ставит нэтбук на пол с отговоркой о том, что фильм еще должен скачаться, садится на кровати и смотрит долго. Чихо лежит смирно, сложив руки на груди, и улыбается.
- Идиот, - в полумраке это звучит веско.

Фильм они смотрят ровно двадцать минут, потому что на большее их не хватает. Во-первых, потому что Минхёку не интересно совершенно, он не хочет, а во-вторых, потому что свитер Чихо снимать отказывается, а в том, чтобы лежать рядом с мокрой тушей, ничего приятного нет.
- Чихо, - коротко, твердо, опять же, весомо.
- Хёк, - ускользающе, эфемерно и мягко как-то.
Минхёк сидит рядом, смотрит на Чихо, удобно устроившимся на одеяле и подушке, и положившим руки под голову. Одеяло давно намокло, подушка – тоже.
- Заканчивай этот цирк, - Минхёк тихий, он просит, а не требует, и Чихо не может не подчиниться просьбе, поэтому, когда теплые руки пытаются стянуть с него свитер, послушно приподнимается и никаких возмущений не выказывает.
Свитер мокрый и тяжелый, темно-серый вместо светло-серого. Под ним белая рубашка, такая же мокрая, и Минхёк медленно расстегивает пуговицы без единого намека на пошлость. Чихо лежит молча, прикрыв глаза, и это настолько привычно, настолько близко и настолько родное, что Минхёк на секунду теряется. Это странно, потому что не поддается четкой классификации, а Минхёк, который рационален настолько, что это уже диагноз, к такому не привык. Ему нужно всё по полочкам, если любовь, значит любовь, привязанность, значит – привязанность. А когда вот так, как с Чихо – непривычно (хотя и приятно, кто бы спорил), неправильно. Потому что это – что-то большее, чем привязанность и что-то, что намного выше, чем любовь. Чихо – это то, как должно быть. Рубашка откидывается куда-то подальше, а Минхёк не двигается и только продолжает смотреть грустно как-то. Чихо щурится, а потом закрывает глаза.
- Что-то случилось?
- Я просто устал.
- Понимаю. Все устают.
- Нет, ты не понял. Это не бытовая усталость после долгого рабочего дня. Я устал от всего и ото всех.
Чихо чуть хмурит брови, но глаз не открывает.
- Ото всех?
- Почти. Я сейчас не об этом, – Минхёк злится разве что совсем немного.
- Хёк, - Чихо фыркает что-то и садится, оказываясь ровно напротив. Снова именно так, как надо. И повторяет - Все устают. Это проходит.
Минхёк смотрит и думает – правда ли, пройдет ли, отпустит ли? А потом коротко мотает головой.
- Как маленький, - усмехается Чихо и, не получив никакой реакции, добавляет. – Переживается всё, рано или поздно. Всё можно пережить, пока у тебя есть что-то постоянное в этой жизни, что-то…
- Перманентное.
- Давай без высокопарных слов.
Чихо смотрит куда-то мимо и, кажется, хочет просто помолчать. А может наоборот - поговорить о слишком многом.
У Чихо кожа усыпана родинками, он аномально худой и похож на большого теплого волка, особенно когда выбеленные пряди волос растрепаны вот так, как сейчас. У него татуировки на коже, и когда Минхёк протягивает к ним руку, он послушно наклоняется, уже давно свыкшись с этой странной привычкой – водить по ним пальцами. Минхёк гладит бледную кожу и думает, что Чихо правда волк. Большой, теплый, пушистый и по-неправильному уютный. У Чихо всё всегда неправильно, но при этом всегда есть осознание того, что эта неправильность должна быть здесь.
- Господи, Ли Минхёк, я достану тебе звезды с неба, только прекрати сидеть с этим щенячьим выражением на лице. – Чихо язвит, но, кажется, вполне серьезен.
- Давай обойдемся без спектаклей, - у Минхёка голос совсем глухой, он толкает Чихо в грудь, заставляя лечь обратно, и нависает сверху, серьезный и даже, пожалуй, строгий.
От Чихо исходит тепло, и его можно почувствовать физически. Не тепло тела – тепло чего-то внутреннего, и Минхёк опять теряется от того, что не может все это объяснить хотя бы самому себе.
- Raawwwr, - выдает Чихо, якобы для того, чтобы еще больше походить на домашнего волка.
- Что за нежности, нет, правда, - Минхёк смотрит сверху вниз, а Чихо улыбается, и губы у него пухлые-пухлые, хочется провести по ним пальцами также, как по татуировкам.
- Ли Минхёк. Заканчивай свою неебичекую депрессию, я, может, скучал. Я, может, правда нежности хочу.
Чихо очень любит играть на публику, и главная публика для него – Минхёк. Чихо бывает сдержанным и серьезным архитектором, Чихо бывает наивным художником веб-манхвы в свободное от работы время, Чихо бывает верным и преданным волком. Но чаще всего Чихо бывает мудаком. Во всяком случае, так считает Минхёк.
- Что ты знаешь о нежности, если мы видимся раз в три дня, у меня клиентка - стерва, а у тебя на работе не меньшая стерва в лице Ан Джехё, а еще несданный проект.
- Вот последние три пункта тут явно не причем.
У Чихо губы пухлые, мягкие нереально, теплые, а еще пахнут они растворимым офисным кофе, который Минхёк, черт возьми, ненавидит всей душой. Чихо гибкий, весь в родинках и татуировках, аномально худой, у него руки сильные, и они прижимают крепко, держат, а губы эти, с этим дурацким привкусом шепчут тихо и почти надрывно о том, что «Потерпи. И всё обязательно будет».
Минхёку хочется верить. Чихо – единственный человек, которому Минхёк действительно хочет верить. И верит.
Потому что всё обязательно будет, просто сейчас дождливый октябрь, и клиентка, действительно, стерва. Но все обязательно будет.
А У Чихо на самом-то деле все знает о нежности. Просто оно ему ни к чему. Потому что он, У Чихо, очень любит играть на публику. И публика его – Ли Минхёк. Это привычно, хотя и неправильно. Единственная постоянность, от которой, Минхёку кажется, он никогда не устанет.
Постоянное и теплое. Перманентное. Именно так, как и должно быть.
Минхёк думает, что все наладится. Как только пройдет октябрь.
А Чихо только держит крепче и тянет очередное «Raawwr» с совершенно клоунским выражением лица.
Большой теплый волк.

II. winter

II. winter


Минхёку, честно говоря, очень одиноко.
Одиноко настолько, что одиночество это уже давно превышает все допустимые на этой планете нормы.
Минхёк давится этим одиночеством, выплёвывает его, как потерявшую свой вкус жвачку, но оно, вопреки всем надеждам, возвращается вновь.
Минхёк составляет мирный договор, но его Одиночество отворачивается и складывает руки на груди.
Минхёк приносит ему – своему Одиночеству – жертвы. Минхёк дарует ему время, и это, в сущности, самый максимум того, что он может дать. У Минхёка работа, учёба, снова работа, а потом ему звонит Тэиль и «Эй, ты не поможешь мне с доставкой документов? У нас полнейший завал, а у тебя машина и вообще». И Минхёк идёт-бежит-едет, пятые сутки не ночует дома, засыпая у Тэиля в офисе, а потом просыпаясь, просыпая и, наспех заводя машину, возвращаясь теперь уже к своей собственной работе. Минхёк тратит-растрачивает время, кидает его, словно деньги – на ветер, а Чихо разбивает две тарелки и чайник и кричит так, что соседи грозят вызвать полицию, когда Минхёк наконец возвращается домой под вечер субботы. А у них уже давно 03:47 привычно считать вечером.
Минхёк молчит и спит в этот вечер в гостиной, у него над ухом жужжит чиховский ноутбук, и Минхёк выключает его, не соизволяя сохранить документы с какими-то наверняка вселенски важными чертежами, потому что пошло оно всё к черту.

Наутро Минхёк сбегает ещё до того, как Чихо проснется, и составляет новый план действий, сидя на грязной лавочке в ближайшем парке. Одиночество его сидит рядом и смотрит с интересом и – по большей части – с неверием. Минхёк думает, думает, наматывает мысли на кулак, выкидывает и думает снова. А потом в который раз за последние две недели посылает всё к черту и на работу решает не идти. Решает не идти на работу, решает не идти на учёбу и на звонки Тэиля решает не отвечать.
Минхёку, честно говоря, очень одиноко.
Его октябрь-имени-усталости давно позади, а сейчас... а сейчас у него что-то вроде февраля-имени-одиночества.
Минхёк не выходит на работу-учебу-связь полторы недели, Минхёк шляется целыми днями по улице, Минхёк изучает весь практически Сеул вдоль, поперек и по диагонали, но черта-с-два это хоть как-то ему помогает.
Чихо дома смотрит на него недовольно и устало. Чихо дома пытается его обнять. Чихо дома обижается на что-то Минхёку неведомое и теперь уже сам спит в их импровизированной гостиной со своим же шумящим ноутбуком и кучей их общего, совместно нажитого барахла в придачу, оставляя Минхёка на кухне пялиться в наполненную слишком крепким чаем чашку под звуки умирающего радио.

Наутро Чихо сбегает ещё до того, как Минхёк проснется, а у Минхёка подгорают тосты, и убегает вода – они так и не купили новый чайник, поэтому воду приходится кипятить в кастрюле.
Наутро Минхёк звонит Джехё, слушает минут пять ругань этого самого Джехё на далекого и недоступного для его – минхёкова – слуха Ким Ю-квона, у которого «руки из задницы» и «как с таким вообще жить можно». Минхёк слушает ругань Ан Джехё в адрес Ким Ю-квона и думает, что это, наверное, здорово – вот так ругаться по утрам, путать носки и кеды, наступать на чужой тональник, кинутый посреди коридора (Джехё может-умеет-практикует) и находить ключи от чужого кёнингсега в своей пустой – и, благо, сухой – чашке. Джехё тем временем притихает, успокаивается и, кажется, даже считает мысленно до десяти, а потом советует Минхёку расслабиться и сходить в клуб. Минхёк слышит по голосу, что Джехё улыбается, а потом случается «Ким Ю-квон, ах ты редкостная сволочь, а ну иди сюда!» и их разговор прерывается телефонными гудками на том конце провода.
Спустя час Минхёк поливает остывшим чаем любимый чиховский фикус и набирает смс Джехё с просьбой скинуть ему адрес какого-нибудь пристойного клуба.

Чихо знает. Минхёка пронзает пониманием, едва он переступает порог – пьяный чуть больше, чем стоит, и всё с тем же сжирающим каждую клетку тела одиночеством внутри. Чихо сидит на кухне за столом. Стол стоит напротив двери, ведущей в коридор, и Чихо видит каждое его движение. Чихо видит, но при этом не смотрит, только меланхолично стучит по клавишам своего вечно шумящего ноутбука и, конечно же, всё знает. Глупо было рассчитывать на то, что Ан Джехё сможет вот так взять и ничего ему не сказать, не отпустить пару едких шуточек.
Минхёк стоит, привалившись спиной к входной двери, а Чихо медленно поднимает взгляд и улыбается криво, болезненно, боляще-колюще. «Эй, Чихо, так нельзя».
Ноутбук издает один из множества своих предсмертных писков и замолкает, а Чихо усмехается ядовито и отодвигает его на другой конец стола одним резким движением.
- Моё радио проживёт дольше, чем твой кусок железа, - Минхёк останавливается в кухонном дверном проеме и опирается плечом о косяк.
- Иди, пожалуйста, куда шёл. – Чихо давит голосом, давит энергетикой, и Минхёк думает, что дело, наверно, даже не в нём, а в том, что У Чихо - чертов перфекционист, и у него просто очередные проблемы с чертежами.
Минхёк пожимает плечами и проходит в кухню, берет кастрюлю, наливает в нее воду и ставит на плиту.
- Пора бы уже купить чайник.
- Минхёк.
Когда Минхёк оборачивается на звук собственного имени, Чихо стоит всего на шаг позади него, сложив руки на груди и глядя исподлобья.
- Я слушаю.
- Какого черта, Минхёк?
- Ты так тактичен, - Минхёк вздыхает и пытается обойти, но Чихо не был бы Чихо, если бы позволил провернуть с собой такой фокус.
- Послушай, я понимаю, - он вздыхает и проводит рукой по лицу, убирает челку и смотрит устало, как-то нерешительно. – Я понимаю, всё не идеально, даже совсем не идеально, но.
- Но?
- Но какого черта, Минхёк?
Минхёк фыркает, всё-таки обходит и лениво усаживается на край кухонного стола. Чихо стоит напротив с видом нашкодившего щенка. Черные пряди лезут в глаза. Минхёк думает, что светлый Чихо шел больше. Минхёк думает, что Чихо из теплого ручного волка превратился в побитого уличного щенка, дворняжку, которую хочется взять домой, вымыть, накормить и обогреть. Его бы кто обогрел, Минхёка-то.
- Ты снова устал? – Чихо подходит ближе, опирается руками по обе стороны от минхёковых бёдер, наклоняется, подается ближе и заглядывает в глаза, да так, что не спрятаться, не скрыться.
В чиховском «Ты снова устал?» ни грамма упрека, ни грамма злости. В чиховском «Ты снова устал?» целый океан вины, нерешительности и загнанности. Минхёк хмурится и пытается отыскать в этом скоплении пустоты своего Чихо.
- Raaaawr.
- Придурок.
Чихо уже не клоунадствует, Чихо играет роль, и актер из него паршивый; в глазах Минхёка немое «не верю».
- Мне пусто, - Чихо трется щекой о щеку, дикий совсем, одно неверное движение – либо вгрызется в глотку, либо сбежит и не вернется.
- Чихо, - Минхёк вздыхает и прикрывает глаза; его внутреннее одиночество кусает за ребра и грозится пробраться выше.
- Я ударю тебя, если ты сделаешь это снова. – Чихо серьезен до тошнотворности, и Минхёк дергается, отклоняется назад, опираясь руками о стол позади себя, смотрит удивлённо.
- Чихо, послушай…
Чихо выпрямляется и отходит в сторону. Минхёк не понимает, искренне и всей душой не может понять. Только сидит на краю стола и смотрит молча, как Чихо – ручной волк, за один вечер превратившийся в дворового щенка – снимает с плиты кастрюлю и шипит, обжигая палец, потому что не стоит быть таким мудаком и совать его в только что вскипевшую воду.
- Когда у тебя что-то случается, говорить об этом нужно мне, а не моему напарнику, понимаешь?
Чихо тянется за чашкой, что-то фырчит под нос. Минхёк молчит и чувствует себя нашкодившим мальчишкой.
- Потому что пока ты шляешься черти где и черти с кем… - он оборачивается, кидает на Минхёка колкий взгляд и достает с полки чай. – Я себе места не нахожу. Хуевое чувство, правда.
Чихо смотрит на чай, затем на чашку и на кастрюлю, повторяет этот ритуал несколько раз, а потом одним вымеренным движением руки сталкивает кастрюлю в раковину. Якобы случайно. На его запястье остается красный след. Горячо. Минхёк закатывает глаза и не двигается с места.
Чихо смотрит на стекающую в водосток жидкость и думает, что всё это – полное дно. А потом молча уходит в комнату.
Одиночество хватает Минхёка за горло, больно, цепко.
- Блять. – Чихо в комнате явно в очередной раз наступил на валяющуюся на полу зарядку от собственного телефона.
Минхёк спрыгивает со стола и десяток долгих минут роется в полках.
Персики в роме Ю-квон привез им из Пуэрто-Рико, куда они с Джехё однажды отправились, рандомно ткнув пальцем в крутящийся глобус. Он тогда объяснил это тем, что привозить просто ром – это скучно, банально и «короче, вот вам персики». Минхёк достает с полки банку – высокую, с зауженным горлом и повязанной на нем тонкой цепочкой – черт знает, зачем.
Он думает, что в какой-то момент все пошло не так, но не может вспомнить, в какой именно.
Минхёк пьян чуть больше, чем следует, но чувствует себя так, словно вместо алкоголя в его крови течет ртуть. Где-то в подсознании металлический голос зомбирует: «твои веки тяжелеют». Хочется злиться – то ли на себя, то ли на Чихо, то ли на чайную ложку, которая на кухне оказалась почему-то всего одна.
Минхёк включает радио и делает звук громче – по всей квартире разносится джаз – и возвращается в комнату.
Чихо лежит на кровати, спихнув одеяло ногами практически на пол. Лежит на спине, вытянув руки вверх и держа над головой планшет. На нем наушники, и Минхёк понимает, что тот снова смотрит очередной дебильный американский сериал. Чихо всегда так делает, когда ему хочется размозжить чью-нибудь голову (чаще всего – минхёквонскую) о стену.
Минхёк хмыкает, садится на кровать и толкает Чихо в плечо. Чихо смотрит на него затравленной злой овчаркой.
- У тебя так бывало, - начинает Минхёк, едва только Чихо снимает наушники, убирает планшет и садится на кровати, по-турецки скрестив ноги. Минхёк сует ему в руки банку с немым, но очевидным «открой», - что падаешь, падаешь, падаешь вниз?
- Выцветаешь, - кивает Чихо, пытаясь открыть банку, и на минуту его лицо искажается странной гримасой, а потом крышка издает характерный хлопок и открывается, - выцветаешь, а потом исчезаешь вовсе.
Минхёк кивает и складывает ноги также как Чихо – по-турецки – и садится в совершенно идентичную ему позу.
- Пожалуй. И, знаешь, это так странно.
- Я знаю. – Чихо слизывает стекающую по банке каплю рома, а затем выпрямляется и смотрит Минхёку в глаза. – Но об этом всё равно следует говорить мне.
Он протягивает Минхёку банку и наблюдает за тем, как тот пытается выловить ложкой кусок персика.
- Меня взяли в заложники, - Минхёк избегает смотреть в глаза, - обещали убить, если я заявлю в полицию или тебе.
- Да ну?
Чихо забирает ложку, облизывает, жмурится и возвращает обратно.
- Представляешь. Такие дела.
Минхёк вылавливает по четыре кусочка персика за раз, а потом протягивает ложку Чихо. Тот вновь слизывает ром и Минхёк вновь возвращается к персикам.
- Знаешь, что самое хреновое? – спрашивает Чихо, в очередной раз забирая губами ложку.
Минхёк поднимает глаза и смотрит на него внимательно. Чихо пытается забрать ложку, но Минхёк не дает.
- Самое хреновое, это когда тебе вовсе не одиноко, - Чихо кидает на Минхёка короткий взгляд и точно знает, что попал в самую точку, говоря об одиночестве, - это когда тебе очень пусто. Потому что ты – всего лишь тень. Всего лишь то призрачное и иллюзорное, что всегда следует за кем-то.
Чихо говорит ровно и спокойно, но Минхёк видит и знает – Чихо клоунадствует в очередной раз, и сейчас он – Чихо-сама-серьезность. Иначе этот парень просто не умеет. Что-то из серии «вся жизнь – игра».
- И проблема в том, - Чихо запускает пальцы в банку, и у Минхёка невольно расширяются глаза от удивления, - что я – не тень Питера Пена, которая способна хоть раз, да вырваться. Я привязан, я обязан, понимаешь, я _должен_ быть рядом.
- Ты приносишь боль.
Минхёк понимает суть своих слов лишь тогда, когда ловит взгляд Чихо, взгляд собаки, которую вышвырнули на улицу и закидали камнями, но она – эта собака внутри Чихо – всё еще верит людям, всё ещё привязана к хозяину.
- Я знаю.
Чихо пожимает плечами, ловит кусок персика и вытаскивает руку из банки. По его пальцам течет ром, смешанный с давным-давно растворившимся в нем сахаром.
- Но ты приносишь боли ничуть не меньше, - добавляет он через секунду.
- Тебя никогда нет рядом.
- Ты никогда не просишь меня быть рядом.
- Ты постоянно занят работой.
- Ты никогда не имеешь ничего против.
Минхёк наклоняется и ловит руку Чихо за запястье.
- Я против.
Ром стекает по пальцам медленно, и Минхёк ловит его губами, слизывает его с костяшек чиховских пальцев, горьковатый, несмотря на сахар, но с приятным персиковым послевкусием.
- Я учту.
- Это было одиноко.
- А сейчас? – Чихо внимательно следит за каждым движением, загибает пальцы по одному.
- Сейчас только фоново. Щемит. Может быть, я тоже тень.
Чихо качает головой отрицательно и выдергивает руку, придвигает к себе банку, зажимая ее между коленями и снимает с зауженного горлышка тонкую цепочку.
- Нет, конечно нет.
- Что значит быть тенью?
Чихо снимает цепочку и аккуратно надевает ее на запястье правой минхёковой руки. Она настолько длинная, что Чихо обматывает ее трижды, прежде чем застегнуть.
- Быть тенью, значит не иметь шанса жить _без_.
- Ты даже не пробовал.
- Пробовал. В груди тянет, противно так, перманентно, чем дальше отходишь, тем сильнее тянет.
- С этим можно жить.
Чихо почти силой отнимает у Минхёка банку, встает с кровати и отходит к небольшому столу, ставит её и стоит, долго смотрит на Минхёка ничего не выражающим взглядом, а потом пожимает плечами, возвращаясь к кровати под звуки джаза, раздающиеся с кухни.
- Я не хочу.
Чихо стоит на коленях на краю кровати, и Минхёк смотрит молча сверху вниз.
- Тогда оставайся.
- От глагола permanere.
- Пожалуйста, У Чихо, без твоего тримудоблядства, ладно?
- Raawr.
Чихо – волк, носящий шкурки овец, щенков и овчарок. Минхёк ещё не привык, но это, черт возьми, здорово.
Чихо наклоняется вперед, все еще стоя на коленях, Чихо ловит минхёковы губы, и это горячо, аномально горячо и чересчур правильно.
Одиночество поднимает белый флаг.
- Тебе никогда не стать как тень Питера Пена.
Чихо лишь вопросительно выгибает бровь.
- Черта с два я дам тебе улизнуть. Rawr.
Чихо улыбается, щурит раскосые глаза, цепляет пальцами тонкую цепочку на запястье и целует долго и беспрерывно. Минхёк пьян чуть больше, чем стоило бы, в комнате пахнет ромом и персиками, а с кухни доносится джаз.
Минхёк думает, что это здорово.

III. spring

III. spring


С началом весны приходит начало очередной жизни, и Минхёк улыбается, распахивая окно в середине марта и вдыхая еще морозный, но уже так сладко пахнущий весной воздух. Чихо проходит мимо, фырчит устало и захлопывает окно обратно, сопровождая это беззлобным «ну простудишься же, идиот». Минхёк ничего ему не отвечает.

С началом весны синяки под глазами Чихо становятся глубже и глубже, а настроение падает на дно стремительно и бесповоротно. Однажды, когда они смотрят фильм, развалившись на кровати, он кладет голову Минхёку на плечо и жалуется, что все люди – мудаки, и почему им вообще всем так резко приспичило именно сейчас. Минхёк качает головой, ставит фильм, смысл которого уже утерян ими обоими, на паузу и говорит, что Чихо, вообще-то, радоваться должен: столько проектов, столько пространства для творчества, столько заказчиков, в конце концов.
- Заказчики-то они заказчики, - вздыхает Чихо, - но такие хреновые, ты не представляешь.
Это еще почему, лениво интересуется Минхёк, пытаясь повернуть к нему голову и натыкаясь на взъерошенную макушку. Чихо снова блондин, и внутри у Минхёка так тепло от этого делается, что сдержать улыбку оказывается для него трудной задачей. Волосы у Чихо сухие и ломкие, они щекочут Минхёку щеку, когда Чихо ворочается, укладывая удобнее голову на его плече и говорит:
- Они, конечно, вменяемые и вполне себе богатые, вот только покладистости в них… целое нихуя.
Минхёк хмыкает и думает, что Чихо дурак – из-за такой ерунды недовольным быть.
- Джехё тоже бесится, - добавляет Чихо. – Говорит, что невозможность увеличивать смету по мере необходимости, значит иметь дело с дерьмовым заказчиком. Я с ним, в принципе, согласен.
Ну да, думает Минхёк, если бесится Джехё – пиши пропало. Нельзя быть довольным заказчиком или его заказом, или вообще процессом работы, если вокруг тебя носится разъяренная фурия и материт все, на чем стоит этот прекрасный свет. А Минхёк почти уверен, что он действительно прекрасный или, во всяком случае, мог бы им однажды стать.
- Потому что какое может быть пространство для творчества, если тебя ограничивают в деньгах, - гнет свое Чихо.
- А тебе лишь бы чужие деньги в свое удовольствие тратить, - усмехается Минхёк.
- Ну, типа того. Это вроде как моя профессия, разве нет?
Минхёк смеется и спихивает Чихо со своего плеча. Тот причин его смеха не понимает совершенно, вздыхает, забирает подушку и ноутбук и уходит в гостиную, которая и по назначению то не служила им никогда. В их маленькой двушке поселяется тишина.
Минхёк открывает окно в комнате, долго дышит ночной прохладой и думает, что он, наверно, не правильный. Эта мысль уходит так же быстро как и пришла, и он прячется под одеяло, засыпая наконец спокойно после долгой-долгой зимы.

Осень давно позади, зима отступает с каждым днем все дальше и Минхёк чувствует каждой клеточкой своего тела, как оживает все вокруг него, как оживает он сам. И совершенно не видит, как чахнет рядом с ним Чихо.
Синяки под его глазами занимают уже почти половину лица, пухлые губы покрываются трещинами, кожа у Чихо становится шершавой и какой-то бледно-желтой, неприятной, некрасивой. Он пропадает на работе теперь еще больше, чем раньше и не спешит ни оправдываться, ни извиняться, ни как-либо исправлять сложившуюся ситуацию. На Минхёка, впрочем, отсутствие Чихо в его жизни влияет не так уж сильно – он вытаскивает Тэиля на улицу три раза в неделю, они много гуляют и регулярно захаживают в ближайший Старбакс, Тэиль таскает Минхёка на выставки современного искусства, в котором Минхёк понимает ровно столько, сколько сам Тэиль – в Минхёковской адвокатуре. Ничегошеньки. Работы у Минхёка не много, а та, что есть, кажется ему слишком уж простой для того количества денег, которые ему за нее почему-то отваливают. Март проплывает перед его носом плавно и очень сладко, оставляет привкус кофе из Старбакса и приятную усталость в ногах. Перед Чихо март пробегает как Усэйн Болт и не оставляет за собой ровным счетом ничего, кроме болезненных трещин на губах и недостатка витаминов в организме. Чихо тоже чувствует, как оживает все вокруг него, чувствует, как оживает Минхёк, но не чувствует, как оживает он сам.

Март уходит, а приходит – приходит апрель, и Джехё звонит Минхёку на мобильный в понедельник рано-рано утром, когда он только-только успевает проснуться и не обнаружить Чихо дома. Джехё звонит ему на мобильный и зовет на день рождения Юквона в конце недели. Вот так по-детски, в его словах не хватает разве что только «с меня тортик, с тебя конфеты» или чего-то в этом роде. Но голос у Джехё такой же усталый как у Чихо в те редкие моменты, когда им все-таки удается поговорить. В ответ на Минхёковское «как дела?», Джехё делится, что дела, на самом деле, не так уж и здорово, что они целыми днями просиживают задницы в офисе, что все не так, что крики и ругань стали почти традицией, что Чихо злится на всех и каждого из-за любой мелочи, да и сам Джехё не лучше ничуть. Он шумно выдыхает в трубку и говорит, что вся эта весна – это какое-то одно большое сумасшествие.
Чихо в этот день приходит домой раньше обычного – а у них одиннадцать вечера действительно считается «раньше обычного», – и оккупирует гостиную. Когда Минхёк наконец заглядывает туда, у Чихо по всему полу разбросаны тонны бумаги, а сам он чертит что-то на огромном-огромном листе. Минхёк стоит в дверях и наблюдает, как с каждой минутой Чихо злится все больше, как раз за разом порывается закатать рукава идеально белой и идеально выглаженной рубашки, а потом психует, перечеркивает все, комкает этот большущий лист в огромный комок и запускает в другой конец комнаты.
- Как дела на работе? – Спрашивает Минхёк, делая наконец-то шаг внутрь комнаты, и Чихо вздрагивает, хотя прекрасно видел, что он здесь.
Он прикрывает глаза и откидывается назад – падает спиной на ковер и на свои рабочие бумаги, слушает, как у него над ухом мерно шумит ноутбук, а с кухни их старое радио привычно хрипит какую-то джазовую мелодию.
- У нас ебнулся ксерокс и немножко я, - выдает он в итоге. – Джехё тоже ебнулся, но почти сразу починился. Везет.
Минхёк садится осторожно рядом, чувствует как под ним мнутся бумаги и надеется, что они были не такими уж и важными. Минхёк мог бы задать много разных вопросов и сказать много самых разных слов, смешных и не очень, Минхёк мог бы придумать множество способов заставить Чихо улыбнуться, как Чихо всегда заставлял улыбаться его, но вместо этого он спрашивает:
- И как скоро починят ваш ксерокс?
Чихо смотрит на него снизу вверх очень хмуро, и как бы спрашивая «ты серьезно?», а потом отвечает неохотно:
- Не знаю.
Он садится лениво и выуживает откуда-то – Минхёк так и не успевает понять, откуда именно, - очередной огромный лист.
- Прости, мне надо работать.

На дне рождения у Юквона, Минхёк смотрит на Чихо только украдкой и ни разу – в открытую. Сам Чихо много говорит с Джехё о работе, обсуждает заказы и способы их выполнения, вносит какие-то предложения о том, как организовать все необходимое, не выпрыгивая за рамки сметы. Юквон проходит мимо них раз, другой, а потом ненавязчиво обнимает Джехё за плечи и уводит, рассказывает ему и всем желающим какую-то смешную ерунду весь вечер и всячески Джехё опекает, греет, поддерживает. И смотрит на Минхёка многозначительно.
И Минхёк понимает, что все это очень неправильно и что сам он очень неправильный все-таки, потому что с самого начала смотрел не туда, видел не то, слышал не так и не хотел ничего понимать. Понимать, как всегда понимал Чихо.
И Минхёк думает, что Чихо, наверно, дурак, если все это терпел и терпит.
И вечером, когда они возвращаются домой, он обнимает Чихо еще на пороге, прямо в коридоре, когда тот уже успел стянуть один ботинок, но успел стянуть другой.
Говорит:
- Извини.
Чихо оборачивается, смотрит через плечо вопросительно и спрашивает:
- За что?
- За меня, наверное.
И Минхёк вываливает на него все это: о том, что он не умеет или просто не хочет его, Чихо, понимать, о том, что это не правильно, потому что сам Чихо понимает его всегда. И о том, что он тоже должен как-то поддерживать, а не только жаловаться.
А потом замолкает, потому что вдруг осознает, что даже сейчас он жалуется, а Чихо, Чихо понимает и поддерживает. Даже сейчас все не так. И в этом их систематическая ошибка.
- У вас ебнулся ксерокс, немножко ты и немножко я, - говорит он устало.
- И немножко Джехё, но он уже починился, - напоминает Чихо и вдруг улыбается очень тепло.
- И я починюсь, - обещает Минхёк и тянет Чихо в комнату. – И тебя починю.
- И меня починишь, - кивает Чихо, стягивая надоевшую ему до жути рубашку и одевая вместо нее мягкий домашний свитер.

На следующей неделе Чихо снова перекрашивается – у него теперь мягкие на вид пшеничные волосы с идеально лежащей челкой, а еще он меняет рубашки на легкие свитера, периодически отпрашивается с работы пораньше, таскается с Минхёком в Старбакс и на выставки современного искусства. И потихоньку учится искать грань между работой и личной жизнью.
К концу апреля Минхёк, в очередной раз вручая ему стаканчик с кофе, спрашивает, вышагивая по бордюру и держась за Чиховское плечо:
- Я, кстати, так и забыл узнать – как там ваш ксерокс?
- Починился, - улыбается Чихо. – У нас всё починилось.
И Минхёк почему-то уверен, что последнее относится совсем не к работе.

@темы: тексты, Block B, JaeKwon, B-bomb; 99% фарфора, ZiBomb aka JiHyuk, Zico: теперь я отрицательный герой

---

#45

дятлы~

@темы: gifs, Block B, B-bomb; 99% фарфора, ZiBomb aka JiHyuk, Zico: теперь я отрицательный герой

---

#44

сижу

30.08.2015 в 19:33

Пишет  лайнечкин:

\\324

@темы: Block B, записи на стенах, Born original, Nobody But U-kwon; тысяча и одно солнце

---

#43

Take only good memories and leave bad memories here and we'll clean it up.
— Beast, 150829

A photo posted by Instagram

@музыка: Beast — You .mp3

@темы: Beast / B2st; you make me fly and smile again

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

#41

Когда твой отп — ДжеКвоны, ты учишься радоваться мелочам всему
постик имени тех-самых-идиотов, потому что я хочу, я могу и я буду.

+5 более старых плюшек

@музыка: Passion Pit - Where the Sky Hangs .mp3

@темы: gifs, Block B, JaeKwon, Jaehyo; my only wish was you, Nobody But U-kwon; тысяча и одно солнце

---

#40

Кибом ушел из SM и теперь уже точно-точно, стопроцентно, окончательно перестал быть тем самым «призраком Супер Джуниор». Шуточки про «просто Итук не научил ребенка не садиться в машину к дядечкам, которые предлагают ему сняться в дораме» уже не актуальны как и шуточки про «ушел за хлебом». Ушел в дорамы и не вернулся — это, пожалуй, самое подходящее. На самом деле, конечно же, всем нам ясно, что хоть Кибом и носил (и все еще носит, что уж там) вечное и совершенно заслуженное звание потеряшки, на самом деле вряд ли кто-то всерьез рассчитывал на то, что он вернется. Да, были всякие взрывы фандома в моменты, когда во время подготовки 7-го (?) альбома Итук на вопросы фанатов об участии Кибома, уклончиво ответил «это хорошая идея»; или когда этим летом Ынхёк на радио говорил, что они всегда, в любое время готовы принять Кибома обратно в группу (тут даже мое сердце дрогнуло и забилось как птица в клетке). Все это было здорово и давало надежду. Но надежда, как говоривал сэр Макс, чувство хоть и заманчивое, но все-таки глупое. И она не оправдалась.
Рано или поздно это должно было случиться — если не его уход из агенства, то хотя бы объяснение его положения в группе.
Я очень рада, что Кибом ушел мирно, не став разрывать незаконченный контракт и таскаться по судам, а просто дождавшись, когда срок его контракта себя исчерпает.
Я также рада, что он ушел с благодарностью агенству за то долгое время, что они были вместе, ушел со словом «спасибо».
Но то, что радует меня в этой ситуации больше всего — это реакция парней.
Это Хичоль и Ынхёк, тут же зафолловившие Кибома в инстаграме, стоило ему там зарегистрироваться и опубликовать свой первый пост об уходе из агенства.
Это, опять же, Хичоль, оставивший под данным постом следующий комментарий: «Ты так много страдал. Приходи к нам в ближайшее время. Я дам тебе по лицу праздничным тортом!»
Это Рёук, написавший в своем твиттере: «Кибом-а, я всегда буду поддерживать тебя!! Я искренне желаю тебе быть счастливее в новом месте~ Я очень надеюсь, что то время, которое мы провели вместе в Супер Джуниор, останется хорошим воспоминание надолго... ^^»
Тот факт, что не смотря на то, что Кибом на протяжении 7 лет не участвовал в деятельности группы, их дружба все еще длится и они все еще поддерживают друг друга, благодарны друг другу — это, наверное, самое лучшее.
Сегодня, в свой День Рождения, Кибом вновь обновил инстаграм, и в его сообщении прозвучала следующая фраза: «Я никогда не забуду тех, кто ждал моего возвращения и я постараюсь изо всех сил, чтобы вы могли гордиться, и надеюсь, что мы сможем проводить больше времени вместе.»
И мне очень хочется верить, что он действительно постарается, потому что он это может.
Ну а пока — с Днём Рождения, Ким Кибом, и счастливого тебе пути по твоей новой жизненной дорожке.♡

.

Переводы сообщений взяты в группе Beloved SuJu.

@музыка: Super Junior — Way of love .mp3

@темы: Super Junior, video, мне ни я, отзывы

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

#37

Мои дороги ведут к тебе
название: Мои дороги ведут к тебе
фандом: Block B
пейринг: Юквон/Джехё
рейтинг/жанр: g, фэнтези
размер: ~299 слов, драббл
примечание: отсылкой к Teleri

читать на фикбуке

читать здесь

Юквон возвращается множество дней (лет? жизней?) спустя.
Джехё его (не) ждал. Джехё почти успел забыть, как сочится хитрецой его взгляд.
С улицы пахнет дождем, а от Юквона – полями и чужим небом. Его белые волосы приобрели пшеничный оттенок, а кожа – ровный, теплый загар.
– Давно не видел тебя таким, – говорит Юквон и улыбается, смотря на собранные в неопрятный хвост на макушке волосы Джехё и его удлиненные остроконечные уши.
Джехё поджимает губы и легким движением стягивает сплетенную из стебельков цветов резинку с волос. Говорит в ответ:
– А я тебя просто не видел. И тоже давно.


//


– Кажется, ты взял в привычку...
– Возвращаться?
– Возвращаться сюда.
Юквон не отвечает, только срывает несколько ягод с куста и, вместо того, чтобы кинуть их в корзину к Джехё, закидывает их в рот. В этом всегда было их принципиальное отличие.


//


– Скоро снова уедешь?
– Разумеется.
– Я не так выразился, – Джехё качает головой, подвязывая несколько корешков тонкой бечевкой и подвешивая их, чтобы высушить на солнце. – Как скоро ты уедешь снова?
– Через пару дней? Часов? – Юквон улыбается мягкой, спокойной улыбкой.
– Не хочу снова предлагать тебе остаться подольше.
– Правильно. – Короткий кивок. – Я все равно откажусь. Опять. Меня ждет слишком большое количество мест и историй.


//


– Сегодня будет прохладный вечер, – говорит Юквон, перекидывая сумку через плечо и убирая билет на поезд в ее внутренний карман. Он выходит за калитку, проводит пальцами по дереву. Задерживается всего на секунду. – Не забудь полить цветы.
Джехё смотрит ему в след и окликает только тогда, когда Юквон уже отходит на какое-то расстояние.
– Эй, – зовет он, – Эй, Юквон.
Юквон оборачивается, и Джехё кажется, что уголки его губ трогает улыбка.
– Чего тебе? – Спрашивает с ленивой хитринкой в голосе.
– Почему ты никогда не прощаешься?
Юквон усмехается, прячет одну руку в карман джинсов и чуть покачивается на пятках:
– Потому что я знаю, что когда-нибудь моя дорога приведет меня к тебе. Снова.

@темы: тексты, Block B, JaeKwon, Jaehyo; my only wish was you, Nobody But U-kwon; тысяча и одно солнце

---

#36

Ярко
кто: джехё и юквон
сколько: драббл
как: g, ау, hurt

читать на фикбуке

читать здесь

Юквон сидит напротив Джехё и улыбается. Его улыбка светит так ярко, что темнота прячется в самые дальние углы, а в баре становится светло, словно за окном ясный июльский день. Бармен поглядывает на них с некоторой благодарностью.

Джехё просит:
— Прекрати, пожалуйста.

Говорит:
— Слишком ярко.

Юквон пытается не улыбаться, но рядом с Джехё это становится слишком трудно. Он давит улыбку, она искривляется на его губах и пропадает; на зал снова опускается полумрак.

Джехё говорит:
— Спасибо.

Он едва видит Юквона в этой темноте, но смотреть на него, когда он улыбается, становится совсем невозможно — Джехё режет глаза, очень больно, очень ярко, очень светло.

Джехё подается вперед, шепчет:
— Я почти сгорел от твоих солнц.

Очертания Юквона расплываются множеством теней у него перед глазами, он чувствует, как касаются его руки. Пытается увидеть ладонь Юквона, но не выходит — только смутные тени, призрачные очертания и неприятная влага на ресницах.

— Я почти ослеп от твоих улыбок.

Юквон опускает глаза.
— Я этого не хотел.

(— Я хотел подарить это солнце тебе.)
(— Я хотел зажечь в тебе свет.)
(— Я хотел, хотел, хотел.... Я так много хотел тебе дать.)

Джехё закрывает глаза — какой смысл пытаться смотреть вокруг, если все, что ты видишь — темнота.
— Я знаю. Но ты все равно это сделал.

(— Ты хотел дать так много и ты дал. Но забрал ты еще больше.)

Губы Юквона кривятся в болезненной, виноватой улыбке — его последней улыбке.
Юквон больше не улыбается, и солнце больше не светит.

Только Джехё это уже не поможет.

Он почти сгорел.

@темы: тексты, Block B, JaeKwon, Jaehyo; my only wish was you, Nobody But U-kwon; тысяча и одно солнце

---

#35

No permanent address
кто: джессика и тэён
сколько: драббл ~780 слов
как: g, ау, фем, своеобразная романтика, повседневность

читать на фикбуке

читать здесь

У Тэён нет постоянного адреса, нет постоянного номера или электронной почты.

У Тэён есть только новый красивый полароид, на который она еженедельно тратит почти все свои деньги, и большой потертый ранец.

У нее нет адреса, телефона – ничего, что могло бы привязать ее к какому-то месту.
Ей нельзя позвонить, написать, к ней нельзя куда-то прийти в любой момент.

Нельзя, но Джессике бы очень хотелось.

Она постоянно видит Тэён из своего магазина. Иногда Тэён даже заглядывает внутрь – зимой, чтобы согреться.

Джессике бы хотелось согревать ее, обнимая.

Но она может только предложить ей чашку горячего чая и красивый набор для скрапбукинга.

Тэён расплачивается мятыми купюрами и пристраивается здесь же, за стойкой, на Джессику почти не обращая внимания. Уходит она так же – только коротко кивает на прощание. Ее волосы цвета персиков, рассыпанных по осенней листве, спадают ей на лицо, закрывая Тэён от Джессики, когда та тянется к ней – сказать хоть что-нибудь, имя спросить, плеча коснуться, пальцев холодных, дрожащих, тоненьких, словно стебельки первых цветов.


В следующий раз она заглядывает совсем нерешительно, у нее за плечами все тот же огромный ранец, а на шее – полароид.
– У вас перерыв? – спрашивает, проскальзывая внутрь.
– Мы сегодня без перерывов, – улыбается Джессика.
(– Для тебя здесь открыто всегда.)

Тэён кивает. Она ходит по магазинчику долго, вдумчиво рассматривает все, что попадается ей на глаза, а потом переводит почти растерянный взгляд на Джессику, протягивая ей несколько наборов для декорирования.
– Как они называются?
Джессика рассматривает ее ладони, тонкие линии жизни и любви, аккуратные ноготки. Отвечает:
– Чуждый условностям; по пляжу босиком; здравствуй, сегодня.
Она берет последний набор, едва касаясь руки Тэён – та прячет ладонь в карман пальто.

– Праздник жизни.
– Его не нужно, – качает головой Тэён почти расстроенно. – Остальные я возьму.

– У нас скоро будет завоз, – начинает Джессика, ища сдачу, – я могла бы позвонить вам, когда это случится, если вы оставите номер.
Тэён забирает у нее деньги и снова пристраивается за стойкой, старательно разобранной Джессикой к ее приходу.
– Не стоит, – улыбка у Тэён красивая, но какая-то неживая, – я зайду через неделю сама.
Джессика кивает.


Тэён заходит на следующей неделе, и через неделю тоже заглядывает – Джессика меняет все свои ночные смены на вечерние и сидит возле Тэён, когда та в очередной раз пристраивается за стойкой, словно маленькая пугливая пташка.
Тэён покупает разные мелочи, возится с ними, не выходя из магазинчика, и никогда не говорит с Джессикой ни о чем, кроме покупок.

Джессика смотрит на нее, тянется к ней раз за разом, но так и не набирается – то ли смелости, то ли нужной доли отчаяния внутри.

Неделя, еще одна, снова, месяц, второй, третий.

Летом Тэён меняет пальто на платьице, и Джессике кружит голову явно не духота в магазинчике.
Она касается ее обнаженных хрупких плеч, когда Тэён засыпает за стойкой поздно вечером. Джессика смотрит на нее, чуть улыбаясь, и думает, что если касаться ее плеч – это не уют, то уюта в этом мире нет вовсе.

Осенью Тэён взъерошенная, но почти счастливая – Джессика уверена, что видит, как в ее глазах загораются звезды. В волосах у Тэён опавшие листья – Джессика замечает это не сразу, потому что они сливаются с мягкими волнистыми прядками.

Когда Джессика протягивает руку, огоньки во взгляде Тэён гаснут, и Джессика видит там страх.
А потом Тэён улыбается почти по-настоящему, говорит:
– Простите, иногда я бываю такой трусихой.
И позволяет снять несколько запутавшихся в волосах листов.
(– Знала бы ты, какой трусихой бываю я.)

Джессика целует ее коротко, неосторожно и почти испуганно.
Звезды в глазах Тэён зажигаются с новой силой. Она опирается о стойку, спрашивает:
– У вас остался еще, ну, тот…. Праздник жизни?
– Остался, – кивает Джессика.
– Я возьму себе один.

Пока Джессика идет к кассе, Тэён кричит ей из глубины стеллажей, что возьмет себе еще один – по той же цене.
Хорошо, отвечает ей Джессика. Хорошо.
Хорошо.

На прощание Тэён целует ее сама – мажет со своей высоты по скулам, а затем по губам, мягко, вкусно, почти невесомо и бесконечно приятно.


В свою утреннюю смену на следующий день Джессика находит на столе альбом, полный полароидных фотографий – там школы, там дети, там ее магазинчик и сама Джессика, стоит, склонившись над книжкой за своей стойкой, там осень, весна и лето, там реки, мосты и дворовые коты. Каждая страница альбома отделана по своему, на них стикеры, бумажные цветы и элементы уже знакомых Джессике наборов для декорирования. На каждой – свои надписи и рисунки.

На последней странице фотография улыбающейся – по-настоящему, без всяких «почти» – Тэён и не открытый набор. Джессика всматривается в него, читает на этикетке название – «на счастье».

У Тэён нет адреса, телефона – ничего, что могло бы привязать ее к какому-то месту.
Ей нельзя позвонить, написать, к ней нельзя куда-то прийти в любой момент.

Нельзя, но Джессике бы очень хотелось.

Из магазина она увольняется через месяц.

Тэён туда больше не приходит. У нее нет и не было ничего, что могло бы привязать ее к какому-то месту. И привязываться к человеку она не хотела тоже.

@темы: тексты, SNSD, LONG LIVE THE QUEEN

---

#34

хожу весь день счастливенькая, что может быть лучше <3
всю меня в один коллажик <3 спасибо т__т
а про джастбрис — как я вижу твоё отношение к жизни (ц) <333

Пишет  лайнечкин:

15.06.2015 в 22:57

Deshi Kimsung, здесь могли бы быть бисты и\или блоки, или эйли, только в какой-то момент я поняла, что. ой, не то всё же♥

URL комментария

@темы: записи на стенах, Born original

---

#31

с любовью, Сон

@темы: gifs, LONG LIVE THE QUEEN, CLC, Sorn; С любовью, Сон

---

#30

Солнечные ванны
кто: Uniq — Сынён/Ибо, фоново Исюань/Сонджу, Веньхань
кому:  Matty_ju ✩
сколько: мини ~ 2950 слов
как: слэш, натянутое pg-13, ау, своеобразные юмор и романтика, повседневность

читать на фикбуке

читать здесь

Когда Хань успевает расслабиться и почти задремать под солнцем, нежно скользящим по нему теплыми лучами, Сынён заваливается рядом с ним на песок. Заваливается он в своей излюбленной манере – попадает локтем Ханю по ребрам, осыпает его живот горячим песком, наваливается сверху тяжелой смеющейся тушей. На грудь Ханю тут же капают холодные соленые капли, соскальзывающие с его волос. Сынён продолжает хохотать и упирается ладонями Ханю в грудь – ладони у него мокрые и в песке, который тут же прилипает к коже Веньханя, – и выпрямляется. Хань жмурится, открывая глаза и понимая, что солнце не такое уж и ласковое, как ему казалось, и пытается сфокусировать взгляд на Сынёне.

— Если ты сейчас не исчезнешь, я надеру тебе твою тощую… — начинает он, но Сынён прерывает его, так и не дослушав.

В лицо Веньханю утыкается сложенный из ладоней пистолет.

— Ты! — Вещает Сынён, опасно сощурив лисьи глаза и скривив привычную хулиганскую улыбку до почти презрительной усмешки. — Ты подвел этот город.

Ясно, думает Хань, кто-то опять насмотрелся супергеройских сериалов.

— Вообще-то, — отвечает он с видом столь глубокомысленным, что Сынён даже не спешит снова его затыкать, — у Стрелы был лук, а не пистолет.

Сынён открывает и закрывает рот в судорожных попытках придумать ответ. В конечном счете, гордо вздергивает нос и смотрит на Веньханя как на недостойного:
— Я Дэдшот. Съел?

Веньхань откидывает голову обратно на песок, не желая иметь ничего общего с этим идиотом.

— Дэдшот так не говорил. Ему как-то не до этого было. Съел?

Сынён бьет его по груди.

— Молчи и бойся.

— Ладно.

— Так вот, — Сынён откашливается и снова входит в образ. — Ты подвел этот город, Веньхань...

— Кстати, это даже не мой город, — вставляет Хань, разводя руками.

Сынён одаривает его таким взглядом, что Ханю думается, ему бы больше пошла роль Скотта Саммерса.

— Я тут как бы пытаюсь дать тебе шанс искупить грехи, может ты помолчишь и дашь мне закончить?

— Конечно-конечно, продолжай.

— На чем я остановился...

— На том, что я повел этот город, который все еще не мой город, — любезно подсказывает Хань.

Наступает пауза. Сынён кашляет и смотрит осуждающе.

— Да, ты подвел его. Но ты еще можешь все исправить. Какие будут предложения?

Руки у Сынёна уже затекли, поэтому он наконец опускает свое опасное оружие виде сложенного из ладоней пистолета, но смотрит строго. Хань поднимается на локте и напускает на себя серьезность.

— У меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться.

Сынён выгибает бровь.

— Ты сейчас пойдешь докапываться до Ибо, и я, так и быть, не надеру тебе твою тощую задницу.

Под нос Сынёну суют кулак, он расценивает его как весомый аргумент в сторону Ханя и отползает в сторону.
Хань вздыхает и поднимается, отряхивает грудь от песка, поправляет шорты, встряхивает полотенце, задевая им макушку Сынёна, и уходит под зонтик — валяться дальше в тени.


Сынён смотрит в сторону Ибо. Тот, словно чувствуя, отвлекается от журнала и косится на него в ответ. Когда Сынён пытается состроить ему одну из своих самых милых улыбочек, Ибо сразу сечет, что может стать следующей жертвой и корчит такую постную рожу, что желание к нему подходить отпадает в тот же момент. Он усмехается и возвращается к журналу, вытягивая ноги, чтобы прохладные волны мягко касались его стоп.

Сынён смотрит в сторону Ибо и вздыхает.

Он осматривается и натыкается взглядом на Сонджу и Исюаня, играющих в мини футбол на песке. Воротами им служат несколько банок колы, которые они пару часов назад заставили выпить Сынёна и Веньханя.

Сынён подходит ближе и просится к ним. Сонджу корчит сочувственную гримасу — одну из тех, что все они терпеть не могут:
— Мы бы с радостью, малой, — он утирает майкой пот со лба, а потом стягивает ее и бросает в сторону. — Но у нас тут один на один, и тебя одного брать будет не честно.

Сынён кивает. А чего он, собственно, ждал.

— Ты уж извини, — Исюань подходит ближе и хлопает его по плечу влажной, широкой, горячей ладонью.

— Да ладно, — деланно отмахивается Сынён, — чего я, не понимаю что ли. Сам дурак, глупость сказал.

Он улыбается как идиот, и обеспокоенность на лице Сонджу сменяется благодарностью.


Сынён медлит с секунду, и бежит в море. Пробегает мимо Ибо на полной скорости, и тот поднимает взгляд, глядя, как он забегает все дальше. Волны цепляются за его ноги, пытаясь замедлить, брызги летят в лицо и Сынён жмурится, но не останавливается. Когда вода почти достает ему до бедер, он ныряет, ощущая, как все разом стихает, чувствуя, как все проблемы остаются там, по ту сторону морской пучины – Ибо, Сонджу, Веньхань, Исюань, все они там, а он, Сынён, он здесь. И ему почти хорошо.


Сынён лежит на спине, волны качают его, заботливо убаюкивают, и Сынён поддается им, лениво размышляя о том, что все идет совершенно не так, как ему хотелось. Позади уже четыре дня, впереди осталось всего три, и он совсем не ожидал, что все будет так… скучно. Эта неделя представлялась ему лучшим, что только может случиться. Они все вместе и весь мир у их ног — вот как он это видел. А еще — Ибо. Не у его ног, конечно, но, во всяком случае, в зоне доступа.

Но нет, думает Сынён, у Ибо есть его журналы и книжки, у Сонджу есть мяч и Исюань. А у Ханя — а что может быть нужно Ханю, ему самого себя достаточно, он же весь такой классный и неповторимый. По собственным словам, конечно. Сынён с ним согласен не был.

Он вздыхает.

С берега слышится ругань, а потом раздается громовое:
— Чо Сынён!

Это Веньхань. Стоит себе на берегу — полотенце висит на шее, одна рука перекинута через плечо Ибо, в другой футбольный мяч. Сонджу гоняется за Исюанем по всему пляжу и швыряет в него все те же бутылки из-под колы.

— Думали, ты там уже акул кормишь, — ворчит Хань, стягивая с себя полотенце и накидывая его на Сынёна.

Тот усмехается и переводит взгляд на Ибо.

— Что, волновались?

— Ага, — хмыкает Ибо, — за акул.

У них осталось всего три дня. А потом — душный Сеул, учеба, работа и редкий совместный отдых.
У них осталось всего три дня, и Сынён решает, что не готов их вот так упустить.


//


Утро начинается для них с песен Maroon 5 и подгоревшей яичницы. Сынён светится как новенькая лампочка, откровенно фальшивит и приплясывает так, что Сонджу закрывает Исюаню глаза ладонью. Тот, впрочем, все равно подглядывает сквозь его пальцы.

— Всё нормально? — Осторожно спрашивает Сонджу у Сынёна за завтраком.

Остальные, сонные и злые на то, что их подняли в такую рань, смотрят на него хмуро и тоже ждут ответа.

— Конечно, — отвечает Сынён, преисполненный энтузиазма и с аппетитом поедающий совсем не аппетитную яичницу. — А что такое?

— Просто ты ведешь себя так, словно вчера все-таки перегрелся на солнце, — вставляет свои пять вон Веньхань, но Сынёну нет до его подколов никакого дела.

— Настроение хорошее, — мурлычет он, и уходит в комнату, напевая приставучее «Sugar? Yes, please».

Через минуту копошений и грохота, он снова появляется в дверях и велит всем поторапливаться. На очередной камень со стороны Ханя на тему «пляж от нас никуда не денется», Сынён пожимает плечами:
—Кто сказал, что мы идем на пляж?

Ибо непонимающе хмурится.

— Но мы всегда туда ходим.

Взгляд Сынёна тускнеет.

— И в этом вся проблема, — отвечает он и уходит за рюкзаком.

Исюань хмурится и переглядывается с Сонджу; тот пожимает плечами и велит всем пошевеливаться.


//



— Оу, мэн. — Тянет Ибо, когда они доходят до пункта назначения.

Сынён мастерски закатывает глаза в ответ на эту реплику и хлопает его по плечу: молчаливое «заткнись».

— О-оу, мээн, — снова выдает Ибо. На этот раз куда многозначительнее.

Дурацкая привычка, думает Сынён. Ибо перетащил эту фразочку из песни в жизнь и теперь она заменяет ему весь спектр эмоций от «вау, это очень круто» до «чувак, что за балет». Проблема лишь в том, что никто никогда не знает точно, в каком значении Ибо употребил ее на этот раз.

Сынён опускает на землю большую спортивную сумку и вытаскивает из нее баскетбольный мяч. Перекидывает его из руки в руку.

— Чур, Исюань в моей команде! — Тут же находится Сонджу.

Он усмехается и поправляет черную бандану, которой подвязаны его волосы. Исюань дает ему «пять» и встает рядом с ним, всего на полшага позади — привычная безмолвная поддержка.

Сынён только отфыркивается в ответ и поворачивает бейсболку козырьком назад:
— Ты! — Он указывает на Ибо, на что тот кривит уголок губ в капризной улыбочке и выдает очередное «оу, мэн~», в котором на этот раз четко читается удовлетворение выбором. — Я выбираю Ибо.

— О’кей, — Веньхань хлопает в ладоши и запрыгивает на скамью на краю баскетбольной площадки. — Буду судьей, и только попробуйте нарушить правила.

Сонджу с Исюанем отходят, чтобы обсудить стратегию, хотя какая может быть стратегия, когда ты в одной из подворотен Таиланда играешь с лучшими друзьями двое надвое.

Ибо подходит к Сынёну вплотную, смотрит с надеждой.

— У нас есть план?

— Конечно, — кивает Сынён и улыбается, — как следует оторваться.

Он чеканит мяч, лениво пружинит и окликает Сонджу:
— Начинаем.

Смеются они больше, чем играют: вот Сонджу хотел сделать классный бросок, а в итоге повис на кольце с воплями о том, что он боится высоты, разжимать пальцы не собирается и «снимите меня, уроды, сколько можно ржать» — Исюань в итоге становится прямо под ним, и Сонджу вдруг с удивлением выясняет, что сидит у него на плечах. А вот Сынён, задумавший классную передачу попадает мячом Ибо в лоб, и тот рассеянно замирает, а потом промаргивается еще с минуту. Со счета они сбились почти сразу же, да и Хань заявил, что не может не принять участия в такой восхитительной вакханалии. Командная игра превращается в противостояние всех против всех, хотя Сынён честно помогает Ибо чем может.

И это не остается незамеченным.

— Спасибо, — Ибо тяжело дышит и каждые несколько секунд проводит рукой по отросшим волосам, откидывая их с мокрого лба. — За поддержку, и за игру, и за то, что притащил нас сюда. Да и вообще. Спасибо, в общем.

Сынён улыбается ярче обычного, щурит раскосые глаза, и со стороны тут же слышится голос Сонджу:
— Мелкий, ты опять потерял глаза.

Единение, которое между ними с Ибо, которое Сынён еще секунду назад чувствовал так явственно, что до него, казалось, можно было дотронуться, исчезает без следа. Ибо смеется над дурацкой шуткой и усаживается рядом с Сонджу на землю. Тот флегматично развязывает пропитавшуюся потом бандану, что подвязывает его волосы, откидывает ее в сторону и умывается, наливая в ладонь воды из бутылки. Через секунду он выливает бутылку на голову сидящему с ним же Исюаню, и тот потом еще полчаса носится за ним по всей площадке.
Когда Хань подходит к Сынёну и спрашивает «ну что, капитан, есть еще планы этот день?», Сынён кивает.


//



Океанариум встречает их большим количеством народа, размеренным гулом и мерными переливами всех оттенков синего вокруг.

Веньхань цепляет Сонджу за локоть и утаскивает вперед, желая найти «че-нибудь покрупнее и похищнее». Исюань вздыхает и идет за ними, отвечая ему, что более хищное создание, чем сам Хань тут вряд ли найдется. Ибо смеется их разговору, ловит Сынёна за край футболки и ведет следом. Сынён не против. Он не был бы против, даже если бы Ибо отвел его куда-нибудь, где как можно меньше народу, и...

— Как называется эта рыбина?

— Это твое отражение, Веньхань, и отпусти уже Сонджу, у него синяк будет.

Ибо качает головой и смотрит на Сынёна, мол «вот они дураки, да?».

Сынён решает, что это тот самый шанс — сейчас или никогда.

— Иди за мной, — шепчет он Ибо на ухо, и растворяется в толпе.

Ибо оглядывается на все еще шутливо переругивающихся друзей, и спешит следом.

Они переходят в тач-зону.

— За четыре дня их ругань немного вынесла мне мозг, — признается Сынён.

— То есть те пару лет, что они ругались до этого, все было нормально? — Смеется Ибо.

За они покупают нелепые бутылочки-поилки за сорок батт и садятся на каменные бордюры у пруда. Стоит Ибо опустить руку вниз, как к нему сплываются несколько десятков карпов.
В глазах пестрит от обилия оранжевого и белого, от бесконечного шевеления; вокруг только плеск воды, усиливающийся по мере того, как карпы едва не врезаются друг в друга в борьбе за свободное место.

— Ты только держи крепче, — советует Сынён, когда Ибо подносит руку с бутылочкой к воде.

Рыбы касаются его ладони и пальцев, и он смешно жмурится в попытках не расхохотаться. Сынён не отводит взгляда.

— Но на самом деле это было даже немного страшно, — говорит он, когда они наконец отходят в сторону.

— Конечно-конечно, — кивает Сынён, смеясь. — На твоем лице так и читался ужас.

— Именно!

— Просто признайся, что боишься щекотки.

— Не боюсь!

Когда Сынён забирается под свободную майку Ибо, щекоча его что есть сил, тот хохочет так громко, что на них оборачиваются даже дети.

— Я же говорил, что он его тут угробит, — раздается позади них ехидный голос Веньханя, а потом на плечо Сынёну ложится широкая ладонь Исюаня. — Мы вас обыскались уже.

Перед выходом из океанариума, Сынён тормозит возле крайнего аквариума:
— Ты только дыши, — грозит он пальцем самой огромной рыбине. — Не забывай дышать, поняла?

Ибо смеется, и Сынён понимает, что это приятно, когда отклик получают не только дурацкие шутки Ханя.


//


Весь следующий день они гуляют по Паттайе и ведут себя как городские сумасшедшие. Мир вокруг вдруг становится цветным и ярким, переливается миллионами цветов, звучит сотнями разных звуков и дышит вместе с ними. Мир вокруг вдруг такой живой, и они — тоже.
Улицы говорят с ними голосами посторонних, совершенно незнакомых людей, манят новыми запахами, и никто из них не видит причин отказывать городу в его желании проявить свое гостеприимство. Город смотрит на них с сотен вывесок на каждом углу, и они смотрят на него в ответ, улыбаются ему, трогают телефоны-автоматы, играя в неудачливых суперагентов — их бы точно не взяли в Щ.И.Т.

Когда на округу спускается ночь, они оказываются на той черте, где уже закончился город, но еще не начался пляж; сидят на траве, сумки и рюкзаки отброшены в сторону, смотрят, как в отдалении песок встречается с морем.

Сынён крутит в руках бутылку Минту перед тем, как сделать глоток прямо из горла — приятная прохлада, мягкая и крепкая одновременно, медленно расплывается по телу, во рту чуть горчит и чувствуется привкус мяты. Тягучесть вкуса переплетается с тягучестью того момента, когда Сынён поворачивается к Ибо, чтобы передать бутылку — их обнаженные плечи и колени соприкасаются, Ибо смотрит сперва на бутылку, потом – на губы Сынёна, а затем встречается с ним взглядом. Губы его трогает мягкая улыбка. Он едва заметно облизывает горлышко бутылки, прежде чем сделать свой глоток. Он отдает Минту Исюаню и, пока те трое, увлеченные разговором, негромко перебрасываются очередными глубокомысленными фразами, Ибо кладет ладонь на колено Сынёна — его рука все еще прохладная от бутылки, а от самого Ибо слабо веет мятными конфетами и водкой. А может, и не от Ибо вовсе?

— Ты спас этот отдых, — говорит Ибо, и это совсем не то, что хотелось бы услышать Сынёну, но он сжимает ладонь на его колене, заставляя дослушать. — И всех из нас осчастливил. Кроме себя, кажется.

Он неопределенно хмыкает, и Сынён хотел бы подумать, что Ибо пьян, но точно знает, что это не так. Бутылка проходит первый круг и снова возвращается к Сынёну.

— И кроме меня, — добавляет Ибо, когда он делает глоток.

Их поцелуй выходит очень смазанным и терпким, с привкусом Минту и легкой горечью то ли алкоголя, то ли долгих дней ожидания этого момента.


//


Утро уходит на сбор вещей — казалось бы, приезжали всего на неделю, а каждая вещь уже нашла свое место в этой небольшой квартирке, словно они всегда здесь жили. К их чемоданам теперь прибавляется целая дорожная сумка — с сувенирами для друзей и родных и всякой мелочью на память для себя.

Веньхань, заваривая утром свой фирменный чай на всех пятерых, смотрит на Сынёна еще более ехидно, чем обычно, в уголках его губ спряталась игривая хитринка. Словно что-то знает. Сонджу одаривает Сынёна взглядом то ли сочувственным, то ли понимающим, и только лицо Исюаня выражает сонливость и вялый интерес к происходящему. Ибо такой атмосферы, кажется, не замечает, лениво листая журнал и цепляясь ногой за щиколотку Сынёна под столом.


Полдень встречает их полупустым пляжем и шумом море — они вбегают в него вчетвером: Хань, Сонджу, Сынён и Ибо. Исюаня они тащат на руках, пока он дергает своими мощными длинными ногами и ворочается, пытаясь вывернуться из цепкой хватки восьми рук сразу. Они бросают его в море, и он совсем не по-мужски кричит, когда наконец выныривает из под воды.

— Да нельзя же так, мать вашу!

Но все они видят, что Исюань не злится. Скорее наоборот.

Позже он предлагает сыграть в «доверие».

— Это типа той фишки, когда нужно упасть назад и довериться тому, кто должен тебя поймать? — Интересуется Сонджу.

— Почти, — кивает Исюань, закрываясь руками от Веньханя, окатывающего его одной волной брызг за другой. — Ложишься на воду, расслабляешься, закрываешь глаза и даешь напарнику руку. Он может тебя потопить или не потопить. Всё просто.

Никто из них не воспринимает эту игру всерьез, но Сынён, тем не менее, приятно удивляется, когда Ибо, полностью доверяясь ему, расслабляется на воде — его лицо кажется серьезным, но на самом деле – Сынён поймет это уже позже – он просто ждёт; отросшие волосы россыпью колышутся на волнах, переливаясь на солнце.

Они бы долго еще оставались в таком положении: недвижимый Сынён — вода почти доходит ему до груди — и Ибо, держаний его за руку, но их отвлекает возня, начинающаяся совсем рядом. Это Исюань — Сонджу доверился ему, расслабился на воде точно так же, как Ибо, а Исюань дернул его руку вниз, легко надавил на плечо, и Сонджу ушел под воду, беспомощно дрыгая ногами и руками.

После этого каждый, кто проходил эту игру с Исюанем, точно так же топил его — просто так, чтобы неповадно было. Сонджу даже почти пустил скупую мужскую слезу, распинываясь на тему «вы так за меня заступаетесь, вы так меня любите!». Веньхань, конечно, отвесил ему за это подзатыльник, чтобы не кривлялся, но по факту спорить с Сонджу никто не стал. Любят же, право слово.


//



Когда вечером того же дня они садятся в самолет, и сидящий с Сынёном Ибо кладет голову ему на плечо, открывая очередную из своих бесконечных книг, Сынён смотрит в окно и думает о том, что у них впереди все лето, и теперь они уж точно найдут время для того, чтобы сделать его самым лучшим. А еще — что теперь он пожалуй смог осчастливить и Ибо тоже.

И себя, мысленно добавляет Сынён, зарываясь носом в темные волосы Ибо и пытаясь вникнуть в смысл того, что он читает.

На одной из открытых страниц пестрят далекие ночные огни города и виден пляж, он в отдалении встречается с морем, и Сынён почти видит как лижут берег волны.

Книжка у Ибо — про счастье.

@темы: тексты, Uniq

---

#29

Слушай
кто: джехё и юквон
куда: отсылкой к Teleri
сколько: однострочник ~140 слов
как: g, ау, своеобразная романтика, фэнтези которого не заметно, но оно подразумевается

читать на фикбуке

читать здесь

— Об этих местах нельзя рассказывать, ты же знаешь.
— Да брось, — Юквон легко усмехается, — обо всех тех местах, «о которых нельзя рассказывать», на самом деле уже давно все рассказали. Просто рассказчики были не лучшие, вот и пустили потом сами сплетни о том, что побывавший в тех местах, должен держать рот на замке.
— И откуда ты только взял подобную глупость, — Джехё хмурится, но не рискует открыть глаза, чувствуя, как ловкие чужие пальцы заплетают его волосы.
— Оттуда, что я сам — один из них. Никому ведь не хочется, чтобы его историю переплюнули.
— А ты, стало быть, думаешь, что переплюнут?
Юквон смеется у Джехё над ухом чуть слышно.
— Конечно. Сам знаешь, рассказчик из меня не лучший, зато вот проводник.
— Спасибо, мне вполне нравится и этот Мир. Так что лучше историю.
— Никогда не пойму твоих предпочтений. — Юквон вздыхает, молчит с минуту, собираясь с мыслями, а затем продолжает. — Ну, тогда слушай...

@темы: тексты, Block B, JaeKwon, Jaehyo; my only wish was you, Nobody But U-kwon; тысяча и одно солнце

---

#26

Когда у фанбоя Ан Джехё возникли проблемы с получением автографа.~

Ан Джехё, который не смог...

@темы: gifs, Block B, JaeKwon, Jaehyo; my only wish was you, Nobody But U-kwon; тысяча и одно солнце

---

#25

Калифорния
кто: джессика и тэён
кому:  лайнечкин
сколько: драббл ~750 слов
как: g, ау, фем, своеобразная романтика, ER

читать на фикбуке

читать здесь

ㅡ Джессика? ㅡ Тэён закрывает глаза и откидывает голову назад, прямо ей на колени.
ㅡ Да? ㅡ Голос Джессики тихий и бесцветный, сосредоточенный.

Солнце осторожно скользит по темным волосам Тэён, гладит их своими лучами. Джессика так же осторожно скользит и гладит их пальцами. Она перебирает волосы Тэён, ее пальцы путаются в них так же, как сама Джессика однажды запуталась в Тэён. Замкнутый круг. Джессика плетет Тэён косы, вплетает в них цветы, а Тэён ㅡ Тэён улыбается и напевает для нее про то, что сильные девочки никогда не оборачиваются назад.

ㅡ Как думаешь, что будет, если мы уедем?
Джессика качает головой, хотя знает, что Тэён этого не видит.
ㅡ Что-то будет. ㅡ Просто отвечает она. ㅡ Что-то новое. Другое.

Тэён открывает глаза и, щурясь от солнечных лучей, пытается посмотреть на Джессику. Ее косы расплетаются в одно мгновение, а цветы осыпаются Джессике в руки.

ㅡ Давай уедем? ㅡ Спрашивает вот так просто.

Джессика пытается понять, что таится на дне ее глаз. Ей это никогда не удавалось.

ㅡ Зачем?
ㅡ За чем-нибудь новым. Новое – это именно то, что нужно.

(ㅡ Именно то, что нужно мне.)

Джессика пожимает плечами.

(ㅡ Мне не нужно ничего нового. У меня все есть.)
(ㅡ Что у тебя есть, Джессика, что?)
(ㅡ Ты?)


//


ㅡ Калифорния, ㅡ говорит Тэён, роясь в стопках книг. Поднимает голову и, видя на себе недоуменный взгляд Джессики, поясняет, ㅡ давай уедем в Калифорнию?
ㅡ Почему Калифорния? ㅡ Спрашивает Джессика.
Тэён смотрит на нее и молчит.

Джессика развешивает полароидные снимки над их головами. Они яркие и броские ㅡ летний вариант новогодних лампочек. Тэён любит фотографировать и собирать фотокарточки.
Только вот Джессика на этих снимках стала появляться все реже.

ㅡ Калифорния – это именно то, что нужно. ㅡ Отвечает Тэён.
Она передергивает плечами, поднимается, прижимая к груди книгу, и открывает дверь в сад. Снимки рассыпаются у Джессики под ногами яркими пятнами.


//


ㅡ Что бы ты выбрала: Лос-Анджелес или Сан-Франциско?
Тэён ставит перед Джессикой чашку чая. Персиковый, без сахара ㅡ Джессика пьет только такой.

ㅡ К чему тебе это?
Джессика закрывает ноутбук. Там, на сенсорном экране, виды Калифорнии.

ㅡ Не могу определиться. ㅡ Тэён пожимает плечами.
ㅡ Тебе правда важно мое мнение?
Во взгляде Джессики ㅡ недоверие, но Тэён улыбается и об ее улыбку бьются сквозь прозрачное окно лучи заходящего солнца. И Джессика вместе с ними.

ㅡ Конечно.

(ㅡ Мне всегда важно твое мнение.)
(ㅡ И я важна?)
(ㅡ И ты.)

До поздней ночи они сидят на полу перед ноутбуком и читают статьи о городах Калифорнии.
Джессика выбирает пыльный Сан-Франциско.


//


ㅡ Что будет, если мы уедем? В Сан-Франциско, - спрашивает Тэён, и Джессике кажется, что из этого замкнутого круга ей уже не выбраться.

Джессика собирает букет, цветок за цветком. Тэён опирается о стойку и смотрит не на нее, а на цветы.

ㅡ Что-то новое. В стиле Сан-Франциско.
ㅡ В стиле Сан-Франциско – это как?
В глазах Тэён интерес и теперь она смотрит на Джессику; щурится словно бы от удовольствия, словно сейчас ей расскажут сказку, и она точно знает, что сможет воплотить ее в жизнь. Но Джессика говорит лишь:
ㅡ Это можно узнать только уехав.

Тэён наклоняется к ней через стойку, задевает рукавом разложенные цветы и бумагу.

ㅡ Ты ведь поедешь со мной?
Джессика улыбается ей в ответ неуверенно и расправляет смявшийся лист.
ㅡ Сучжон меня не отпустит.

Улыбка Тэён холодеет на глазах.

ㅡ Но ведь если бы отпустила, Сан-Франциско – это было бы именно то, что нужно, да?
ㅡ Конечно. – Джессика кивает и протягивает к ней руку, легко треплет волосы, желая вернуть тепло в привычную улыбку, о которую ей так нравится разбиваться вместе с лучами закатного солнца. ㅡ Именно то, что надо. Что-то новое.

(ㅡ Тэён?)
(ㅡ Да?)
(ㅡ Я ведь совсем не новая, износилась уже.)
(ㅡ Это ничего. Это то, что нужно.)


//


Джессика будит Тэён рано-рано утром, раздвигая шторы и запуская в комнату солнечных зайчиков, которые тут же принимаются скакать по их постели.
Она ловит Тэён за плечи, и когда та открывает глаза, чтобы одновременно выдать ей в ответ улыбку и нахмуренные брови одновременно, Джессика говорит ей почти в самые губы:
ㅡ Давай, просыпайся!
Сдергивает одеяло и добавляет:
ㅡ Вставай, собирайся, пакуй чемоданы.
Тэён садится на кровати, ее темные волосы спадают ей на плечи тонкими прядями. Джессика наклоняется прямо над ней, тянет за руки, говорит:
ㅡ Вечером. Вечером мы улетаем. Может быть навсегда.
Тэён смотрит на нее, на такую яркую и живую, что самое время тоже начать разбиваться о ее улыбку и хитрый прищур, и глупо спрашивает:
ㅡ Куда?
Джессика обнимает ее очень крепко и прямо в этих медвежьих объятьях стаскивает с постели.
ㅡ В Сан-Франциско, конечно. Нас ждет много нового.

@темы: тексты, SNSD, LONG LIVE THE QUEEN

---

#24

я вспоминаю обрывки твоей чеширской улыбки (ц)

@темы: gifs, Block B, Nobody But U-kwon; тысяча и одно солнце

---

#23

BASTARZ - Charlie Chaplin (Ukwon focus)
видюшка на «порыдать перед сном»
вот бы он так улыбался и танцевал вечно. сам себе на уме, мягко и плавно.
люблю это в нем едва ли не больше всего. хотя почему «едва ли не»?
идеальный тут совсем.
открытые ключицы — форменное издевательство.

@темы: video, Block B, Nobody But U-kwon; тысяча и одно солнце